|
Выходит, мадемуазель Кора живет разобщенно, а месье Соломон завел телефонную службу, чтобы иметь возможность приобщиться, и даже читает брачные объявления: «обаятельная парикмахерша, 23 года». Никогда не видел, чтобы старый болван вроде него так хорохорился и так упорно желал «оставаться участником». Он, видите ли, шьет себе роскошный костюм из добротной ткани, которой сносу не будет, и нагло ходит к гадалке, чтоб она ему предсказывала будущее, как будто оно у него есть! Одно слово — воитель! Только обычные воители ведут наступление, а этот воюет отступая. Уверен, если бы ему дали сорок лет, он бы их взял. Всем бы не вредно овладеть военным искусством, как он, чтобы уметь держать оборону. Так-то, Алина!
— Так-то, — отозвалась Алина. Она натягивала колготки. — Раньше такие вещи назывались «укрепляющими средствами», — заметил я. — Их прописывали для поднятия духа. У меня он тоже здорово поднимается, когда я вижу, как ты надеваешь чулки. Я поцеловал ее в ляжку. — Толстой ушел из дома чуть ли не в девяносто лет, — сказала она, — но дойти никуда не успел — умер по дороге на полустанке… — Астапово, — подсказал я. Зря я это сделал. Сразил Алину наповал. А зря. — Где это ты, сукин сын, нахватался? — еле выговорила она. — Не только же в школе учатся. Есть еще обязательная программа общего кругозора. Так сказать, дело жизни самоучек. Алина надела туфли и встала, ни разу на меня не взглянув. Чтобы сменить тему, я спросил: — Так как насчет месье Жофруа де Сент-Ардалузье? — Можно устроить ему встречу с читателями и раздачу автографов. — Только поскорее — ему недолго осталось. Алина взяла сумку и ключ, чуть поколебалась — из соображений женской независимости — и сказала: — Я оставлю тебе ключ под половиком. — Спокойное местечко на Антилах — если кто знает места. Алина обернулась и посмотрела на меня. Без всякого выражения. Просто хорошенькое личико. Или красивое — в зависимости от настроения смотрящего. — Послушай, Жанно, сколько можно морочить голову. Всему есть предел. — Не стоит снова обсуждать все сначала. Мы же не на торгах. Да и поздно уже. Двадцать минут десятого. Спорить лучше всего на рассвете. Потом начинается рабочий день. — Жанно, — повторила она. — Жанно, мой Зайчик — так меня зовут в определенных кругах. А ты знаешь, что в Америке был один заяц, который прославился тем, что всех кусал, — его звали Харви. Не читала? — Читала. — Вот видишь, значит, и зайцы бывают террористами. — Ключ будет под дверью. — А что ты мне посоветуешь делать с мадемуазель Корой? — Я не собираюсь тебе ничего советовать. Не имею права. — Лучше продолжать и потихоньку опустить все на тормозах или порвать разом? — Это ничего не изменит. Ну пока, надеюсь, до вечера. Но если ты больше никогда не придешь, я пойму. Нас ведь на Земле что-то около четырех миллиардов — у меня много конкурентов. Но мне бы хотелось, чтобы ты пришел. До свиданья. — Чао. «Чао» — милое словечко. Интересно, террористы из Красных бригад сказали «чао» Альдо Моро? Ведь их чувство к нему тоже носило не личный, а обобщенный характер. А слово «любовь», похоже, выходит за словарные рамки и скоро пополнит медицинскую лексику.
34
Я попросил Тонга подменить меня на такси, а сам отправился в муниципальную библиотеку почитать «Саламбо» — страшно люблю, когда старик Флобер принимается играть словами и уходит в эту игру с головой. |
