|
В ее кошмарах о Дойле Хэлланде или Дэле Холлмарке, или как там он еще себя называет, у него был единственный алый глаз на лбу, как у мрачной фигуры на карте Таро, и он неумолимо преследовал ее. Часто в прошедшие годы Сестра чувствовала мурашки на коже, как будто он был где-то совсем рядом, почти вплотную к ней. В таких случаях она и Пол снова ударялись в странствия, и Сестру ужасали перекрестки, потому что она знала, что неверное направление может привести их в его поджидающие руки. Она отогнала от себя воспоминания. — А как вы? Вы здесь давно? — Восемь месяцев. После семнадцатого июля я уехал из Амарильо на север вместе со своей семьей. Мы жили в поселении на реке Лургатойре, к югу от Лас-Анимас, штат Колорадо, три года. Там жило полно индейцев; некоторые из них были ветеранами Вьетнама, и они научили нас, тупых городских жителей, как строить хижины из грязи и остаться в живых. — Он с болью улыбнулся. — Это было для меня шоком: живя в особняке, который стоил миллионы, оказался потом вдруг в грязи и коровьем навозе. Так или иначе, двое из наших ребят умерли в первый год — отравление радиацией — но мы оказались в тепле, когда начал падать снег, и чувствовали себя чертовски счастливыми. — Почему вы там остались? — спросил Пол. Хьюг пристально смотрел на огонь. Прошло немало времени, прежде чем он ответил. — У нас была община, что-то около двухсот человек. Были запасы зерна, немного муки и солонины и много консервов. Речная вода хоть и не была абсолютно чистой, но она давала нам возможность поддерживать жизнь. — Он потерся культей о свою ногу. — Потом пришли они. — Они? Кто? — Сначала это были двое мужчин и трое женщин. Они приехали на «Атике» и «Бьюике» с бронированным лобовым стеклом. Они остановились в «Преддверье Чистилища» — это так мы называли наш город — и захотели купить половину нашей еды. Конечно, мы ее не продали ни за какую цену. Мы бы умерли от голода, если бы продали. Потом они стали угрожать нам, сказав, что мы пожалеем, что не сделали того, о чем они просили. Я помню, что Кьюртис Красное Перо — он был нашим главным, большой закладчик, который служил во Вьетнаме — пошел в свою хижину и вернулся с автоматической винтовкой. Он приказал им уйти, и они так и сделали. — Хьюг остановился. Он медленно сжал кулаки над столом. — Они вернулись, — он сказал мягко. — В ту же ночь. О, да, они вернулись — с тремястами вооруженными солдатами и с грузовиками, которыми они начали сравнивать «Преддверье Чистилища» с землей… И убивать всех подряд. Всех. — Его голос надломился, и он не мог продолжать какое-то время. — Люди убегали, пытались скрыться, — сказал он. — Но у солдат были машины с дальнобойным оружием. Я бежал с моей женой и дочерью. Я видел, как Кьюртис Красное Перо был расстрелян и раздавлен «Джипом». Он… Он после этого был совсем не похож на человека. — Хьюг закрыл глаза, но на его лице было изображено такое мучение, что Сестра не могла на него смотреть. Она смотрела на огонь. Он продолжал: — Пуля попала моей жене в спину. Я остановился, чтобы помочь ей, и сказал дочери, чтобы она бежала к реке. Больше я никогда ее не видел. Но… Я подобрал свою жену, когда при этом сам был ранен пулями. Двумя или тремя, я думаю. В ногу. Кто-то ударил меня по голове, и я упал. Я очнулся… Я очнулся и ствол винтовки был направлен мне в лицо. И кто-то мужским голосом сказал: «Скажешь всем, что здесь прошла Армия». Армия Совершенных Воинов, — повторил он горько и открыл глаза. Они были безвыразительны и полны кровью. — Кроме меня, еще четверо или пятеро людей тоже были оставлены, и они сделали для меня носилки. Они несли меня больше тридцати миль на север к другому поселению — но и оно было превращено в пепел к тому времени, когда мы дошли туда. |
