С первых дней, как оборвались вожжи,

         С первых дней, как умер третий Петр,

         Над капустой, над овсом, над рожью

         Мы задаром проливаем пот.

         Нашу рыбу, соль и рынок,

         Чем сей край богат и рьян,

         Отдала Екатерина

         Под надзор своих дворян.

         И теперь по всем окраинам

         Стонет Русь от цепких лапищ.

         Воском жалоб сердце Каина

         К состраданью не окапишь.

         Всех связали, всех вневолили,

         С голоду хоть жри железо.

         И течет заря над полем

         С горла неба перерезанного.

Пугачев

         Невеселое ваше житье!

         Но скажи мне, скажи,

         Неужель в народе нет суровой хватки

         Вытащить из сапогов ножи

         И всадить их в барские лопатки?

Сторож

         Видел ли ты,

         Как коса в лугу скачет,

         Ртом железным перекусывая ноги трав?

         Оттого что стоит трава на корячках,

         Под себя коренья подобрав.

         И никуда ей, траве, не скрыться

         От горячих зубов косы,

         Потому что не может она, как птица,

         Оторваться от земли в синь.

         Так и мы! Вросли ногами крови в избы,

         Что нам первый ряд подкошенной травы?

         Только лишь до нас не добрались бы,

         Только нам бы,

         Только б нашей

         Не скосили, как ромашке, головы.

         Но теперь как будто пробудились,

         И березами заплаканный наш тракт

         Окружает, как туман от сырости,

         Имя мертвого Петра.

Пугачев

         Как Петра? Что ты сказал, старик?

         . . . . . . . . . . . . .

         Иль это взвыли в небе облака?

Сторож

         Я говорю, что скоро грозный крик,

         Который избы словно жаб влакал,

         Сильней громов раскатится над нами.