|
Он поспешно отвел глаза и уставился на цифры этажей, высвечивающиеся на панели. «…Смертельно усталый следователь оказался в узкой кабине лифта лицом к лицу со своим заклятым врагом Юй Ичи, — складывалось в голове. — Враги обмениваются взглядами, у того и у другого глаза наливаются кровью…» Взгляд его упал на кусочек белоснежной кожи, выглядывающий из-под расстегнутого воротничка очкастенькой; в стремительном полете мыслей этот кусочек кожи развернулся в цепь ассоциаций, и вот душа уже полна делами давно минувших дней. «В четырнадцать лет моя рука случайно оказалась на девичьей груди. „Ого, — захихикала девица, — уже знаешь, как трогать эти штуки! Хочешь глянуть?“ „Хочу“, — выпалил я. „Ладно“, — усмехнулась она. Меня аж затрясло как в ознобе, и вот вслед за рукой девицы, расстегивающей пуговицы на кофточке, передо мной со страшным грохотом отворяются большие ярко-красные врата в зрелость. Даже не успев подумать, что меня ждет, я устремился туда, и все детские годы, когда я гонял коров и овец, смотрел за птицей, тут же стали историей, куда уже не вернешься…» Двери лифта бесшумно открылись. Девица в очках подвела нас к номеру триста десять, открыла ключом дверь и отошла в сторону, пропуская нас. Мо Янь, который никогда не жил в номерах такого высокого класса, с наигранной широкой улыбкой прошествовал в этот роскошный люкс и плюхнулся на диван.
— У нас это лучший номер, ты уж не обессудь, поживи! — бросил Юй Ичи. — Неплохо, — парировал Мо Янь. — Я бывший солдат, могу жить где угодно. — Городские власти сначала хотели поселить тебя в гостевом доме горкома, — вставил Ли Идоу, — но там все хорошие номера зарезервированы для иностранных гостей и соотечественников из Гонконга, Макао и Тайваня — участников первого ежегодного фестиваля Обезьяньего вина. — Лучше уж здесь. С чиновниками не хочется дела иметь, — заявил Мо Янь. — Я знал, что наставник предпочитает покой и довольствуется малым, — снова встрял Ли Идоу. — Как может человек, написавший «Красный гаолян», предпочитать покой и довольствоваться малым? — ухмыльнулся Юй Ичи. — Ты, паршивец, всего два дня в отделе пропаганды, а уже подхалимом заделался. — Своим язвительным языком главный управляющий Юй известен на весь Цзюго, — смущенно заявил Ли Идоу. — Вы, наставник, не обращайте внимания. — Ничего страшного, — уверил его Мо Янь. — У меня тоже язычок будь здоров. — Да, забыл сказать вам, наставник, меня в прошлом месяце перевели на работу в комитет пропаганды горкома, — сообщил Ли Идоу. — Занимаюсь информационной работой. — А как же твоя докторская? — удивился Мо Янь. — Закончил? — Докторская подождет. Мне больше по душе работа со словом, сводки новостей ближе к литературному творчеству. — Ну и славно, — согласился Мо Янь. — Сестричка Ма, приготовь Мо Яню горячую ванну, — распорядился Юй Ичи. — Пусть помоется как следует, чтобы от него не несло такой кислятиной. Очкастенькая согласно хмыкнула и направилась в ванную. Вскоре оттуда донесся плеск воды. Юй Ичи открыл дверцу винного бара с несколькими десятками бутылок и повернулся к Мо Яню: — Что пить будем? — Ну вы придумали, — возразил Мо Янь. — Три часа ночи — какое пить. — Что значит — «придумали»? — не отставал Юй Ичи. — Пить вино — наипервейшая обязанность всякого приезжающего в Цзюго. |
