— Слышу.

— Как здесь тихо. Подумать только, до чего должно быть тихо, чтоб человек мог услышать стук собственного сердца!

На губах ее играла детская, лучезарная, изумленная улыбка.

— Угу...

— Мне кажется, я сроду еще не была в таком тихом месте,— прошептала она. Ветер дул со стороны бухты. Ни звука не доносилось к ним из города, который

угадывался где-то далеко позади, за высокой оградой, словно мрачная черно-серая мас­са, всеподавляющая в своей зловещей протяженности, в своих железобетонных фор­мах и конструкциях; Насыпь находилась в глубине узкой бухты, а вокруг были де­ревья, трава и горы, о которых все давным-давно забыли, и никто больше не знал, что когда-то существовали такие понятия, как деревья, трава, горы, природа, совсем никто, так же как об этом не знали Лиза и Аллан. Даже отдаленный, никогда не пре­кращающийся рокот машин с Автострады унесло ветром как раз в ту минуту, когда они стояли, вслушиваясь в эту непостижимую тишину.

— Как прекрасно!  - Она была вне себя от восторга: нужно было совсем не­много, чтобы доставить ей радость.— Как красиво! И как тихо! Хорошо, что мы при­шли сюда, правда?

Ветер разбросал вокруг них старую оберточную бумагу.

— Правда,- отозвался Аллан.

Он глубоко вдыхал зажженный солнцем красновато-серый воздух. Они сто­яли на невысоком холме из мусора и глины, спрессованных под тяжестью сотен тонн все новых и новых отбросов, которые каждый день привозили сюда по этой жалкой дороге. Аллан хотел еще что-то сказать, выразить то огромное облегчение, которое он сейчас испытывал, но ему всегда было трудно словами описать свои чувства.

Лиза присела на край чемодана и стала смотреть туда же, куда и он, на Рай­скую бухту, а мягкий морской ветер стирал воспоминания о городе, оставшемся позади,— о Свитуотере.

2

Насыпью называли узкую полоску земли, протянувшуюся примерно на полмили на восток вдоль берега бухты. Когда-то в связи с расширением гавани Свитуотера в этом районе предполагалось построить новые портовые сооружения и доки, склады и верфи, но проектам этим так и не суждено было осуществиться, и тысячи куби­ческих метров земли, гравия и песка, которые в свое время сюда завезли, теперь громоздились, словно барханы в пустыне, образуя невысокие холмы с осыпающимися склонами, уходившими в мертвую солоноватую воду. Нетрудно было заметить и дру­гие свидетельства строительной горячки, которая охватила тогда Свитуотер: вытя­нувшиеся в ряд бараки для рабочих и длинный склад медленно ветшали, уныло чер­нея провалившимися крышами и пустыми оконными рамами без стекол. Рельсы, ко­торые нигде не начинались и заканчивались в глубокой канаве, заполненной грязью и всяким хламом, заросли травой и покрылись ржавчиной, а вагонетки утонули в грязи, оставшейся после осенних дождей. Какие-то машины, гусеничный трактор и несколько отслуживших свой срок грузовиков, с которых уже давным-давно сняли все, что только можно было использовать или продать, стояли одинокие и покину­тые, словно некая могучая сила, которая много лет тому назад вдруг забросила их сюда, так же внезапно потеряла к ним всякий интерес, оставила их здесь и навсегда забыла об их существовании. С некогда мощных механизмов медленно стекала ржав­чина, сыпалась на землю большими хлопьями, образуя на грязно-серой глине при­чудливые цветные узоры.

Так Насыпь постепенно превратилась в городскую свалку, которой пользовались как частные лица, так и муниципальные учреждения. Тяжелые машины с железны­ми контейнерами длинной вереницей шли на свалку, сбрасывали там тонны грязного, вонючего мусора и возвращались за новым грузом отходов, того самого шлака го­родской жизни, который приходится все время убирать, чтобы люди не задохнулись и не погибли в отбросах, вони и нечистотах.