— Посмотрим, — как всегда, сухо и отрывисто ответил Макгилл.

— Эти парни там, наверное, уже долго маринуются, — сказал Сморчок. — Они будут боготворить того, кто их оттуда вытащит.

Макгилл задумался. Размышляя, он имел привычку дергать себя за подбородок, вернее, за похожий на уродливую картофелину нарост, выполнявший на его физиономии эту функцию. Его боялись, это да, но чтобы благодарили… или восхищались им?

— Думаешь, будут?

— В любом случае есть только один способ узнать это, — сказал Сморчок. — Если они окажутся неблагодарными свиньями, мы их запечатаем обратно в бочки и сбросим в море.

— Ну, давай попробуем, — согласился Макгилл и жестом подозвал к себе союзников, прятавшихся в темных углах. — Открывайте.

Хотя об этом не догадывался даже Шаман, затерянная душа, если ее долго выдерживать в бочке, ведет себя примерно так же, как вино. Чем больше выдержка, тем лучше напиток… Если, конечно, все условия хранения соблюдены и вино не превратилось в уксус.

С Ником и Лифом этого не произошло. Они оба, пусть по-разному, но нашли способ сохранить рассудок во время долгого заточения.

Лиф снова превратился в ребенка, плавающего в околоплодной жидкости, потерял чувство времени и всякую ориентацию в пространстве. Ник же, наоборот, помнил каждую прошедшую секунду и никогда не забывал не только, где он находится, но и — и это главное — как его зовут. Так что дурацкие обрывки бумаги, на которых он писал свое имя, оказались ему не нужны.

Ник обнаружил, что лучше всего коротать время, разбирая и классифицируя все воспоминания, которые он успел накопить за жизнь и после нее. Хотя некоторые ключевые моменты и ускользнули от него, земное существование его закончилась сравнительно недавно, и он мог вспомнить достаточно много. Мальчик попытался расставить по алфавиту все песни, которые ему когда-либо довелось слышать, и спел каждую. Закончив с песнями, Ник стал вспоминать кинофильмы и попытался заново просмотреть каждый из них в уме. Пищи для размышлений вокруг не было, он мог оглядывать критическим оком только самого себя, и, занявшись этим, Ник пришел к выводу, что провел слишком много времени, понапрасну волнуясь и сетуя на судьбу. Если когда-нибудь удастся освободиться из бочки, думал Ник, я буду совершенно иным человеком, потому что в мире нет ничего страшнее, чем заточение в замкнутом пространстве. Пожалуй, даже провалиться к самому центру Земли и то приятней.

Выходит, они оба — Ник и Лиф — сильно изменились за время заточения: Лиф впал в странное душевное состояние, близкое к нирване, а Ник стал сильным и бесстрашным.

Ник ощутил возню вокруг бочки, когда матросы с корабля Макгилла вынесли ее из логова Шамана. Он не имел ни малейшего понятия о том, куда и зачем его несут, но сам факт того, что вокруг что-то происходит, Ник счел добрым знаком. Он принялся считать секунды, ожидая каких-нибудь событий.

Когда Ник дошел до числа шестьдесят одна тысяча двести пятьдесят девять, бочка зашаталась, а потом с нее сняли крышку. Подручные Макгилла выдернули гвозди из трех бочек сразу. Ник тут же поднялся и приготовился поблагодарить своего спасителя. Перед глазами кроме соленой жижи и темноты давно уже ничего не было, и зрение не сразу адаптировалось к яркому свету. Наконец он увидел, что его окружают незнакомые ребята. Слева стояла еще одна бочка, в глубине которой кто-то находился, не понимая, видимо, что крышки больше нет. Справа из третьей бочки поднялась неясная фигура. Оказалось, что это мальчик. Выпрямившись, он тут же начал кричать и, видимо, останавливаться не собирался. Ник поначалу удивился силе его легких — голос у него был едва ли тише тревожной сирены, но потом вспомнил, что у парня, по сути, и легкие-то отсутствовали, а значит, и нужды останавливаться, чтобы набрать в них новую порцию воздуха, тоже больше не было.