— Я не слишком много помню о том времени, когда был живым, но точно знаю, что мой отец, хотя, может, это была и мать, работал в сумасшедшем доме.

— В психиатрической больнице, — поправила его Элли.

— В те годы, когда жил я, такими красивыми словами сумасшедшие дома не называли. Иногда, я помню, мне приходилось там бывать. Люди, которых там держали, были очень больны. Но некоторые были не просто больными. Они были одержимыми.

— Все изменилось, — снова прервала его Элли. — Теперь так не говорят.

— Да не важно, что теперь говорят. От этого ничего не меняется.

Сморчок прервался, чтобы поразмыслить. Элли попыталась представить, как выглядел сумасшедший дом в былые времена, но не смогла. Наверное, ужасно, подумала она.

— Даже когда я не знал о существовании Страны затерянных душ, то мог отличить душевнобольных от одержимых. Все написано у человека в глазах. Мать, или отец, не помню, говорила, что одержимость — это миф, но ты знаешь, что это не так, ведь ты сама это делала.

— Я никого с ума не свела.

— Согласен, — сказал Сморчок. — Но, наверное, если бы я сейчас был живым человеком, из плоти и крови, мне было бы ужасно не по себе, если бы я узнал, что тварь вроде Макгилла завладела моим телом.

— А почему это тебя волнует? Наоборот, если он займется порабощением людей, он уйдет из Страны затерянных душ, а ты станешь капитаном.

— Я не родился капитаном, — ответил Сморчок с легким подобием улыбки на лице. — У меня голова для этого маловата.

Элли вернулась в каюту и легла на кровать, размышляя о том, что сказал Сморчок. Она не могла думать ни о чем другом, только о двух набережных и поражении Макгилла. Наконец у нее появилась идея. Она поняла, как можно попытаться победить чудовище снова или, по крайней мере, отвлечь его от происходящего на борту, чтобы она могла исчезнуть, прихватив Ника и Лифа. План был чрезвычайно прост и очень опасен, но Элли не могла придумать ничего лучше.

Теперь оставалось найти узкую полоску бумаги и… печатную машинку.

Макгиллу никогда никто не нравился, но последнее время он стал подозревать, что, если такое вообще может с ним случиться, он стал слишком уж неравнодушен к Элли. Это его расстроило — он знал, что Элли бросит его и сбежит с друзьями, как только подвернется подходящий случай. Но Макгилл верил в силу шантажа. Пока он размахивает ее свисающими с потолка друзьями, как морковками, перед носом девочки, она будет делать то, что нужно ему. Макгилл знал, что доверять ей не сможет никогда, но для него доверия давно уже не существовало как такового — оно кануло в лету вместе с другими человеческими качествами. Если он кому-то и доверял, то только себе, да и то частенько с сомнением относился к некоторым своим мыслям. К примеру, его мучило подозрение, что он поверил в двенадцать шагов, предложенных Элли, только потому, что уж очень хотел научиться овладевать людьми. А может, и того хуже? Вдруг он поверил в программу лишь по причине того, что Элли ему нравилась?

Доверять себе в этом вопросе он уже не мог и пришел к выводу, что необходимо проверить честность Элли. Однажды, когда ее не было на верхней палубе, он подозвал к себе здоровенного малого, которого все называли Молотилкой. Парень отличался не только могучим телосложением — ему «повезло» умереть дома, во время тренировки с боксерским мешком. При этом он был одет в костюм профессионального борца. Макгилл часто брал его с собой на берег, чтобы пугать новичков, которые еще не успели понять, что боль и физическая сила не имеют в Стране затерянных душ особого значения. Однако в тот день Макгилл приготовил для Молотилки другое задание.

— Возьми двух матросов и шлюпку, — сказал ему Макгилл, объяснив суть миссии.