|
У нас нет ни единого шанса. Неужели ты думаешь, что я не думал о побеге? Как только покончат с тобой и Алтанаром, следующими будем мы. Он ни за что не отпустит нас. — Как все мрачно. — Да, причем больше для тебя, чем для меня. — Блюститель снова закрепил веревку у него на шее. Не обращая внимания на вскрик Джонса, он выпрямился и продолжил: — Когда придет мой черед, я уйду быстро. Позже ты задумаешься об этом. — Я стар. Мое сердце… — Я знаю, что делаю, Танцующий-под-Луной. Твое сердце протянет еще долго. — Нет! Ты не можешь. Я никогда не причинял тебе вреда. Почему же… — Я хочу жить как можно дольше, вот почему. Пока я жив, я могу надеяться. — Тогда дай надежду нам обоим. Они не будут преследовать нас. У них есть Алтанар. Они ненавидят только его. — Джонс осознал реальную мудрость этого логического заключения лишь после того, как произнес эти слова. В порыве энтузиазма он дернулся вперед и вновь ощутил на шее веревку. Не обращая на нее внимания, он продолжал: — Ты мог бы украсть лошадей. Еду. Подкрасться ко мне в темноте… Грубо перебив Джонса, блюститель ответил: — Они связывают нас на ночь. В любом случае, завтра ты уже не сможешь сидеть на лошади. Или идти. В лесу, где воздух совершенно неподвижен в пасмурный день, иногда случаются моменты, когда сквозь просвет в облаках пробивается и припадает к земле луч солнца. Этого быстрого прикосновения тепла достаточно, чтобы заставить землю вздохнуть… Только осиновые листья замечают это нежное дыхание. Звук, слетевший с губ Джонса, был настолько же мягок, как и их шелест, однако звучавший в нем ужас был достоин грома. Когда несчастный выдавил из себя слова, они отскакивали друг от друга: — Что ты сказал? — Это Лис. Он сказал, что мы должны еще немного попугать Алтанара. — Он развернулся, собираясь уходить. — Мне жаль тебя. Правда. — Подожди. Подожди! — Джонс завизжал. — Это Алтанар! Не я! Не надо больше. Пожалуйста, пожалуйста. Воин остановился. — Если это поможет тебе перенести будущие страдания, помни: они сделают с нами то же, что мы делаем с тобой. — Ты врешь. Ты сказал, что уйдешь быстро. Ты не хочешь страдать. Только я. Один лишь я. Почему я? — Мне надо идти. — Вернись! — просил Джонс, пытаясь удержать блюстителя в поле зрения и продолжая жалобно кричать, даже когда тот исчез за деревьями. Когда воин вернулся, несчастный облегченно зарыдал. Он умоляюще произнес: — Сделай это для меня. Сделай то, что ты собираешься сделать с собой. — Это невозможно. Они узнают. — Они не узнают. Мы оба понимаем, что это лишь вопрос времени, когда… когда я… — Слово не могло сорваться с его губ. Он сглотнул. — Ты знаешь. Я имею в виду, что ты мог… ошибиться. В чем-то. Не мучай меня больше. — Все должно выглядеть как обычно. — Блюститель снова присел на корточки рядом с ним и ткнул вытянутыми пальцами в плечо. — Ты должен мне помочь. Бороться за жизнь. Если они узнают, что я собираюсь помочь тебе, то убьют меня, а ты будешь жить еще много недель. И каждый день будет страшнее, чем предыдущий. Смотри, не выдай меня. Я прекращу твои страдания при первом же удобном случае. Джонс был слишком измучен, чтобы вразумительно ответить. Он продолжал бормотать слова благодарности еще долгое время после того, как его новый друг ушел. Несчастный был так доволен, что это отразилось даже на его чувствах; он пренебрежительно думал о Лисе и готовящемся им развлечении. Они пришли за ним, как только на землю пала ночь, и через несколько минут Джонс потонул в океане боли. Он потерял чувство времени. Открывая глаза, он одинаково поражался как солнечному свету, так и ночной тьме. Временами его сознание отрицало эти ужасные страдания, и он смеялся в лицо столпившимся перед ним людям. |
