|
Двигаясь по течению, он подобрался к самому шатру. Убедившись, что поблизости никого нет, громко крикнул, подражая ястребу. Потом улегся и стал ждать. Вход в шатер открылся. Вышла Баек. Сделав несколько шагов, она встряхнула перекинутую через руку тряпку и вернулась внутрь. Убедившись, что все спокойно, Человек-Огонь пополз вперед, прячась от посторонних глаз. Подобравшись к самому шатру, он одним прыжком преодолел расстояние между кустами и полотняной стеной. Бросившись на землю и нырнув под ткань, вкатился внутрь. Он поднялся на ноги, затем настороженно присел. Его приветствовал мягкий смех. — Баек? — Глаза силились хоть что-нибудь разглядеть в неверном свете. — Конечно. Что случилось? Человек-Огонь поведал об утренних событиях, закончив рассказ словами: — Что же они задумали? Какую выгоду могут Алтанар или Жрец Луны получить от смерти Конвея? Баек надолго задумалась. В конце концов пожала плечами. — Если нам все удастся, то это не имеет значения. — А если нет? Смех Баек громом раскатился по сумрачной комнате. Услышав его, Человек-Огонь сморщился. В нем звучали расставание, меланхолия, вызывавшая у него образы бесконечных дорог, покинутых лагерей, погасших и остывших костров. Рука Баек коснулась его губ. Потом ее пальцы пробежали вдоль шрама, который, казалось, уже знали наизусть. — Мой самый дорогой друг. Как легко мне бывает предвидеть твое поведение, и какое счастье, что никто другой не видит в тебе того хитроумного интригана, которым ты являешься. Мягко отстранив ее руку и сжав ее в своей, Человек-Огонь произнес: — Я видел в шатре Конвея его новую кольчугу. Она достает ему до колен. Ее вес замедляет движения. И Каталлон это обязательно заметит. — Конвей знает, что доспехи не заменят ему потери подвижности. Может быть, мы здесь не единственные обманщики? — Она изобразила крайнее удивление. Покачав головой, Человек-Огонь ответил: — Иногда твое новообретенное спокойствие меня пугает. — Ее ладонь напряглась, и мужчина крепче сжал ее в своей. — Я не то хотел сказать. Я буду помогать тебе во всем. Просто, по-моему, над этим не стоит смеяться. Голос Баек тут же сделался сочувственным: — Я все время забываю, что для тебя все по-другому. Я так хочу, чтобы ты мог разделить мое спокойствие, мою радость. Это не конец, на самом деле. Это — начало. Попытайся в это поверить. — Я верю, что для тебя это так. Если так будет и для меня, то я только обрадуюсь. Коль скоро я могу освободить от него этот мир, я встречу собственную судьбу без сожалений. — Такая ужасная цена. Я бы хотела… — Нет, нет, нет, — оборвал ее Человек-Огонь, — никаких желаний, никаких «что, если». Все уже решено. — Как хорошо, что можно вот так это сказать. Нет больше ни страха, ни боли, ни стыда. — Она прижалась к нему, обвила руками, прижалась щекой к груди. — Конец тьме. Я очищусь, Человек-Огонь. Я снова соединюсь со своими сестрами. Они простят меня. И Церковь тоже. — Дорогая Баек, они уже давно простили тебя. Ты заплатила за все свои ошибки, и не один раз. Она запрокинула голову, глядя ему прямо в лицо. Он вдруг почувствовал, что что-то большее, чем простое зрение, позволяет ей заглянуть в его чувства. Она заговорила: — Ты тоже страдал. И заплатил. Разве ты не можешь почувствовать хоть чуточку счастья при мысли, что все плохое кончается? — Я даже не могу вспомнить, что такое счастье. Все, что мне надо, — это удовлетворение. Оно нужно мне даже больше, чем свобода. Снова прижавшись к нему, она заговорила тихим, задумчивым голосом: — Иногда я думаю о том, что мы делаем. Это неправильно. Мне не нравится думать, что мы — плохие. Но это необходимо сделать, не так ли? Я не просто жестока, ведь так? Иногда по ночам, когда я совсем одна и кругом тихо, я думаю о том, что произошло, и мне хочется, чтобы они ощутили боль. |
