У края Янника обхватила его руками, прижалась ртом к его коже и произнесла:

— Желаю тебе удачи, дорогой мой А’и’ач, дорогой храбрый А’и’ач, удачи, и да хранит тебя Господь! — Таковы были звуки на ее языке, которые она произнесла. Он не понял и этого ее жеста.

Цилиндр, который она дала ему, выбрасывал мощный луч света. Он видел неровный склон, тянувшийся вниз, и подумал, что если уж он ввязался в это дело, он осуществит его. Затем его душа совершит внушающее страх путешествие, и не будет тела в качестве укрытия, прежде чем оно достигнет Запредельного… если только сделает это, если сперва оно не будет разрезано и разбросано. Быстро, прежде чем обжигающий воздух смог наполнить его, он устремился за край. Сжался. Осел.

Очутившись в этих запертых стенах и сумраке, он испугался как никогда раньше. С помощью фонаря он обнаружил Зверя, распростертого на резко спускавшемся склоне, тяжело дышавшего и пристально рассматривавшего его. Он использовал сопла и сифон, чтобы подлететь к нему вне пределов его достижимости, и произнес на исковерканном английском:

— Я быдь дво’им дру’гом, говорю дебе.

…Из глубин губительного места Эракоум взглянула вверх на Летуна. Она едва смогла увидеть его, огромную бледную луну позади блестящего света. От удивления дремота слетела с нее. Ее враг, он что, преследует ее и здесь, внизу, в своем безумствующем желании?

Хорошо! Она погибнет, сражаясь, не в муках, которые разрывали ее.

— Подходи же и сражайся, — хрипло позвала она. Если ей удастся погрузить зубы в него, вкусить последний глоток его крови… — Память о ее вкусе — вроде милой молнии. А после этого, в течение некоторого времени, которое и не думало кончаться, ей казалось, что она умерла бы, если бы не проглотила этих капелек крови.

Их чудодействие прошло. Она шевельнулась, принимая защитную позицию. По ней пробежалась агония, следуя за ночью.

Когда она встала, Летун все еще ждал. В ее ушах снова и снова раздавался рев:

— Я быдь дво’им дру’гом, говорю дебе.

Язык людей? Это же то самое существо, которое пользовалось благосклонностью людей, как и она сама. Должно быть, хотя луч с его головы был не заметен из-за другого луча, струившегося из его усиков. «А не мог ли Хью все это время быть связан с нами обоими?»

Эракоум пыталась воспроизвести звуки, которые никогда не предназначались для ее рта и горла.

— Э-ччто ты э-хотетть? Идди, не быдь тутта, идди.

Летун ответил. Она смогла понять лишь то, что он, похоже, отправился за ней. Он, должно быть, спустился вниз, чтобы убедиться, что она здесь, либо просто, чтобы насмехаться над ней, пока она не умрет. Эракоум в слабости потянулась за копьем. Она не могла его бросить, но…

Из неизвестности, где находилась душа Хью, она вдруг поняла: он хочет спасти ее.

Невозможно. Но… вот он тут, этот Летун. В полугорячке Эракоум еще могла припомнить, что редко когда Летуны бывали терпеливыми.

Чего она могла еще ждать, кроме смерти? Ничего. Она лежала на спине на земляной куче. Пусть уж этот Летун принесет ей гибель, либо станет ее Мардудеком. Она почувствовала, что мужество оставляет ее.

Шар поплыл. Волосы ее ощущали слабые дуновения ветерка, и ей смутно подумалось, что здесь нелегко и ему. Пронзительная речь. Он пытался что-то объяснить, но она слишком страдала от боли и устала, чтобы прислушиваться.