5

Раскаяние Вильяма, когда он понял, что натворил, было слабым утешением для Энтони.

После ужина в тот вечер они сидели рядом. Вильям сказал:

— Извини. Я думал, если худшее случится сразу же, то оно тут же и кончится. Но, кажется, это не так. Я не подписывал никаких бумаг, никаких официальных договоров. Я уеду.

— И что хорошего? — спросил Энтони грубо. — Все теперь знают. Два тела и одно лицо. Этого достаточно, чтобы человека начало тошнить.

— Если я уеду…

— Ты не можешь уехать. Ведь это была моя идея.

— Вызвать меня сюда? — Вильям вытаращил глаза насколько это было возможно при его тяжелых веках, брови его поползли вверх.

— Нет, конечно. Пригласить гомологиста. Откуда я мог знать, что приедешь именно ты?

— Но если я уеду…

— Нет. Единственное, что теперь можно сделать, это справиться с задачей, если с ней вообще можно справиться. Тогда остальное не будет иметь значения. («Все прощается тому, кто добивается успеха», — подумал он.)

— Я не знаю, смогу ли я…

— Мы должны попытаться. Дмитрий поручил работу нам. «Это отличный шанс. Вы братья, — сказал Энтони, передразнивая тенор Дмитрия, — и понимаете друг друга. Почему бы вам не поработать вместе?» — Потом своим голосом, сердито: Так что это неизбежно. Для начала объясни, чем ты занимаешься, Вильям? Мне нужно составить более точное представление о гомологии, чем то, которое вытекает из самого названия этой науки.

Вильям вздохнул.

— Но для начала прими, пожалуйста, мои извинения… Я работаю с детьми, страдающими аутизмом.

— Боюсь, я не понимаю, что это значит.

— Если обойтись без подробностей, я занимаюсь с детьми, которые не взаимодействуют с окружающим миром и не общаются с другими людьми, которые уходят в себя и замыкаются в себе так, что до них почти невозможно достучаться. Но я надеюсь когда-нибудь излечить это.

— Поэтому твоя фамилия Анти-Аут?

— Вообще говоря, да.

Энтони издал короткий смешок, но на самом деле его это не забавляло. В тоне Вильяма появился холодок.

— Я заслужил эту фамилию.

— Не сомневаюсь, — торопливо пробормотал Энтони. Он понимал, что надо бы извиниться, но не мог себя заставить. Преодолев возникшее напряжение, он вернулся к предмету разговора. — Ты чего-нибудь добился?

— В лечении? Пока нет. В понимании — да. И чем больше я понимаю… — по мере того как Вильям говорил, его голос теплел, а взгляд становился отсутствующим. Энтони было знакомо это удовольствие — говорить о том, чем заполнены твои ум и сердца забыв обо всем остальном. Ему самому нередко доводилось испытывать подобное чувство.

Он слушал Вильяма предельно внимательно, стараясь вникнуть в то, чего на самом деле не понимал, поскольку понимание было необходимо. Он знал, что и Вильям будет слушать его так же.

Как отчетливо он все запомнил. Слушая Вильяма, он не думал, что все запомнит, да и не слишком хорошо понимал тогда, что происходит. Мысленно возвращаясь в прошлое, он видел все, как в ярком свете прожектора, и внезапно обнаружил, что может воспроизвести целые предложения того разговора почти дословно.

— Итак, мы полагаем, — говорил Вильям, — у ребенка, страдающего аутизмом, нет недостатка во впечатлениях. Он также вполне способен достаточно сложно их интерпретировать. Он, скорее, не принимает, отвергает внешние впечатления, хотя, безусловно, обладает потенциальными возможностями, необходимыми для полноценного взаимодействия с окружающим миром.