Скорцени умолк, давая возможность переводчику дословно перевести все сказанное им. При этом он всматривался в лица диверсантов. Они по-прежнему оставались угрюмо-сосредоточенными. И никакой печати рыцарского мужества на них, никакого полета диверсионной фантазии!

— Но мы не политики, — Скорцени вдруг почувствовал, как, глядя на лица этих безнадежных «лагерников», он и сам потерял всякое воодушевление. — «Ты становишься жалкой тенью Геббельса, — почти с отвращением сказал он себе. — Самой жалкой из всех его теней». — Мы — солдаты. Поэтому я уверен, что вы выполните свой солдатский долг перед человечеством. Следующая наша встреча, уже после вашего возвращения в пределы рейха, состоится в лучшем ресторане Берлина.

— Вот это по-нашенски, — только теперь вымучил нечто похожее на кисловатую улыбку лейтенант Кондаков.

— А вы, агент Аттила, считали, что успех такой операции мы не отметим? Но о меню и выпивке — потом. Пока что — дай бог свидеться.

— До встречи, господин штурмбаннфюрер.

— Будет ли она? — мрачно проворчал по-русски Меринов.

Скорцени не понял его слов, но очень точно уловил дух сказанного.

«Лагерники — они и на том свете лагерники, — молвил он про себя, глядя вслед агентам. — В этом весь ужас твоей работы с русскими».

11

Беркут незаметно осмотрелся. Вокруг немцы. Правда, бдительность несколько притуплена, но сколько стволов!.. Нет, сейчас побег невозможен. Не сейчас. Ну что ж...

Он забрался в кузов. Один из автоматчиков сразу же закрыл борт и остался охранять пленного.

Андрей вдруг почувствовал, что совершенно обессилел. Подполз к кабинке и затих, свернувшись калачиком... Жив. Он все еще жив! Какое счастье! А ведь уже мог бы лежать где-то там, под слоем глины и тел. В могиле. «Господи, неужели в этом спасении твой знак?»

Три казни. Три! Две, как оказалось, ложные. Обычная подлая имитация. Третья — настоящая.

«Не слишком ли много для одного? Ведь я всего лишь обычный смертный. Ты забыл, Господи, что я всего лишь обычный смертный».

— Нельзя так истязать человека, — уже вслух пробормотал он. — Не по-людски это. Неужели мне когда-нибудь удастся вырваться из устроенного немцами ада?! Если удастся — забьюсь в какой-нибудь сарай, нору, пещеру, лесную сторожку — и полгода, нет, год проживу отшельником!

«Нервы, — попытался Беркут взять себя в руки. — Нервы!»

Резко прозвучал пистолетный выстрел, но Беркута он не встревожил.

«О, если только удастся вырваться из лагеря, из плена! Эти гады за все мне заплатят, — вдруг сразу забыл он свои мечты об отшельничестве. — За все! Этого я им не прощу».

— Засыпать. Быстро-быстро! — донеслось от рва. Но это уже из какого-то иного мира, не имеющего к нему, лейтенанту Громову по кличке Беркут, абсолютно никакого отношения.

Снова открылся задний борт. Взобрались в кузов и уселись на полу уставшие могильщики. Тяжелое дыхание, отрывки матерных фраз, надрывный кашель, который там, у ямы, как и в лагере во время проверок и осмотров, пленные конечно же стараются сдерживать. Любая болезнь или просто ослабленность — уже основание для того, чтобы попасть под «санитарную чистку».

«А вот тебе бояться теперь нечего, — мрачно пошутил сам над собой Беркут. — Можешь убедить себя, что тебя уже нет.