Единственное, что привлекало его внимание — и раздражало, раздражало даже сейчас, за несколько минут до казни, — что обреченные или плакали, вопрошая: «За что?! Я же ни в чем не виновен?!», или наивно спрашивали: «Куда нас везут? Неужели расстреливать?!» Словно существовало еще какое-то мыслимое объяснение всего того, что происходило с ними сейчас.

Метрах в двухстах от лагеря машина остановилась. Один из немцев-мотоциклистов затянул задний борт брезентом — очевидно, в лагере просто забыли сделать это, — и теперь в машине наступил мрак, будто сама она уже стала могилой. А это лишь усиливало страх, панику, отчаяние.

«Жаль, что они успели опустить брезент раньше, чем удалось пробиться к заднему борту», — подумал Андрей, все еще инстинктивно протискиваясь к нему.

Он успел заметить, что «эскорт» состоял из четырех мотоциклов: два — впереди машины, два — позади. На каждом мотоцикле — по трое немцев. Пулеметы, автоматы. При таком «сопровождении» шансов на спасение почти не было.

И все же Беркуту казалось, что он мог бы решиться. В конце концов, что он теряет? Пять минут жизни взамен одного из тысячи возможных шансов на спасение? Это как раз неплохой вариант.

— Прекратить вытье! — крикнул он так, что люди моментально притихли. — Ведите себя как мужчины!

— Ты хоть здесь не командуй, — грубо ответил кто-то, сидящий у него за спиной. — Ты же видишь: как скотину...

— Так вот, я хочу, чтобы мы не превращались в скотину! Умирать тоже нужно с достоинством! Как и жить.

— Посмотрим, что ты запоешь, когда поставят над ямой, — как-то жалобно всхлипнул тот же, по-бабьи плаксивый сиплый голос.

— Спокойно: я уже стоял над ней. Сегодня меня будут казнить в третий раз.

— Ну да? — недоверчиво проворчал сиплый.

— Дважды это делали еще до лагеря. Во дворе гестапо.

— Матерь Божья, как же это? — вздохнул где-то там, в своем закутке у кабины, старик. Беркут узнал его по беззубому шамканью.

— Да вотгак вот... Было. Когда начнут Выводить — поглядывайте на охрану. Может, появится шанс бежать. Если кто-то рискнет, бегите. Мы постараемся отвлечь. Но лучше всего — броситься врассыпную. В общем, действуйте исходя из ситуации. Нужно искать способ спасти свои жизни, а не причитать.

— Так ведь черта с два от них убежишь! — ответил тот же обреченный, который требовал «не командовать». — Нас первых везут туда, что ли? Это у полицаев еще можно... А эти все предвидели, все учли.

— И все-таки, если кому-нибудь удастся спастись, запомните: с этой партией был расстрелян лейтенант Андрей Громов. Он же лейтенант Беркут.

— Неужели тот самый?.. — спросил кто-то после минутной заминки. Кажется, голос принадлежал подростку Громов не видел его. —...Что партизанами командовал?

— Тот самый. Командир партизанской группы. Постарайтесь, чтобы известие достигло любого партизанского отрада.

— Как постараться? Кто ж тут спасется?! — вновь запричитал все тот же плаксиво-сиплый голос. — Господи, спаси и помилуй! За что, Господи, спаси и...

4

...Короткие рукопашные схватки в вестибюле, коридоре и номерах отеля «Кампо Императоре». Испуганное лицо Муссолини, когда, вслед за Скорцени, он выходит из похожего на небольшой рыцарский замок здания й видит на лугу перед ним выстроенный батальон карабинеров. Тех, отборных карабинеров, которые вместо того, чтобы защищать своего дуче, — в верности которому еще недавно клялись, — превратились в его тюремщиков.

— Впрочем, тюремщиками они тоже оказались бездарными, — произнес Скорцени вслух то, о чем не сказал журналист, комментировавший все заснятое на пленку.