Что Кристоф вообще знает о ней? — Она давно умерла.
— Верно. Единственная светоча за шестьдесят лет. Сергей даже выполз из своего тайного убежища, чтобы самому убить ее. Несмотря на появившуюся с годами слабость, она серьезно ранила Сергея, но, к сожалению, он расправился с ней без жалости.
Что-то ужасное и скрытое в глубинах сознания выплыло наружу на короткое мгновение. Поиграем в прятки, Дрю! И потом биение, как пульсирующее сердце, все быстрее и быстрее, ближе и ближе. Я отмахнулась от набежавших мыслей, ведь это просто сон, верно? У меня сейчас совершенно другие проблемы!
Стоп! Погодите-ка минуточку! Сначала хотелось бы узнать ответ на первый вопрос, а потом можно переходить и к другим делам.
— А зачем отец звонил тебе, Кристоф?
Выражение его лица переменилось, и, хоть убейте меня, не знаю, как это описать.
— Мне кажется, он наконец-то понял, что нужен Братству. Но он обвинил нас в смерти твоей матери и, видимо, решил, что простой смертный сделает то, что оказалось не под силу нам, потому и отправился на охоту один.
Я не сводила пристального взгляда с кружки, в которой дымился горячий шоколад. Что ж, звучит правдиво. Папа, если честно, словно с ума сошел после маминой смерти, а я над этим не задумывалась. Мама умерла не дома, и я ничего не видела.
Или видела?
Помню бледное решительное лицо отца, спорящего с бабушкой, наверное, в первый раз на моей памяти. В большинстве случаев бабушка либо соглашалась с отцом, либо делала, как считала нужным, не делясь с ним своими соображениями.
В тот день мы приехали в бабушкину хижину среди ночи, и они поругались. Мы с отцом ехали в грузовике с открытыми окнами, и прохладный воздух с ночных гор беспрепятственно проникал в салон, смешиваясь со звуками урчащего двигателя. Когда мы останавливались, пахло землей, свежескошенной травой и ночной прохладой. Я тогда очень устала, поэтому свернулась на сиденье калачиком и сосала большой палец, хотя была уже большой девочкой.
Это самое отчетливое воспоминание из раннего детства, утопающего в тумане противоречивых впечатлений от окружающего мира, который я лишь позже стала воспринимать более осмысленно. Вы не ошибетесь, предположив, что взрослеть я начала, ощущая прохладу зимнего воздуха, слушая щелканье бабушкиной плиты и вбирая запахи жареной глазуньи. Милая бабушка сразу принялась готовить именно это любимое папино блюдо, как только мы свернули на пыльную проселочную дорогу, бегущую то вверх, то вниз по холмам к бабушкиной хижине.
Бабушка тогда очень громко кричала:
— Что собираешься делать, Дуайт? Только учти, ребенок слишком мал, чтобы знать правду!
Ей отвечал папин охрипший от слез голос, хотя даже представить невозможно, чтобы папа плакал:
— Она мала, и поэтому мы приехали к тебе. Никто до нее здесь не доберется. Можешь меня ненавидеть, старушка, но я делаю все, что могу.
А когда я со слезами умоляла папу, чтобы он взял меня с собой, он с грустной улыбкой ерошил мои волосы и отвечал:
«Чуть позже, принцесса. Сначала подрасти чуток!»
Бабушка лишь недовольно фыркала сквозь плотно сжатые зубы, а когда папа уехал, загрузила меня по горло работой по хозяйству. В хижине никогда не переводились домашние дела! Возможно, бабушка просто считала, что работа не даст скучать и грустить по отцу.
Однако, сгребая сено, собирая лесные ягоды или помогая солить поросячье мясо, я не переставала думать об отце. Все ждала, когда он вернется. Детскую душу согревала надежда, что совсем скоро он заберет меня с собой.
Детские воспоминания не решат нынешних проблем. Надо сконцентрироваться на настоящем! Думай, Дрю. Что бы спросил отец у этого красавчика, будь он на моем месте?
— И что это за братва такая?
— Братство, — поправил Кристоф величественным тоном. |