— О чем ты говоришь мне? — со страхом воскликнула Жанна. — Ты дьявол! Уйди от меня!

И она протянула в мою сторону (интересно, как она догадалась, где я стою?) свой нательный крестик, воображая, что эта вещица способна лишить разума патрульного времени. Но я уже осознал свой промах и поспешил исправить ошибку:

«Пинхас полюбит тебя так, как не способен полюбить король Карл! Пинхас спасет Иерусалим, а ты спасешь Гроб Господень и привезешь его в Авиньон. Может, ты даже станешь Папой!»

А что, почему нет? Был же женщиной один из Пап по имени Климент, Жанна тоже могла — при ее-то упорстве! — добиться высшего сана. Особенно, если аргументом станет гроб, привезенный из Иерусалима и выставленный на обозрение в Авиньонском храме.

— Папой… — прошептала Жанна и наверняка увидела себя в этот момент сидящей на престоле главы христианской церкви.

«Да, — поспешил я закрепить наметившийся успех, — ты станешь Папой, а супруг твой Пинхас станет царем Иудейским, и еврейский народ вернется на историческую родину, и не будет изгнания из Испании, и не будет погромов в России, и не будет страшной Катастрофы, и все это сделаешь ты, Жанна. И всего-то нужно тебе совершить паломничество в Иерусалим, а не поддаваться на уговоры короля Карла и не идти освобождать Францию от английского нашествия».

— Пинхас, — прошептала Жанна. Вот не нравилось ей это имя, и все тут! От какой мелочи зависит любовь женщины! Она этого Пинхаса еще в глаза не видела, но уже сомневалась, достоин ли он ее любви. То ли дело — Карл VII, тем более, что он уже король, а Пинхас еще только будет. Может быть.

От моих дальнейших слов зависело будущее Палестины и еврейского народа. Нужно было найти самые точные мысли, самые верные интонации, а я был еще молод и…

И задание я завалил, сказав, точнее — подумав:

«И вообще ты бы на себя в зеркало посмотрела. Придется еще этого Пинхаса уговаривать, чтобы он в тебе увидел пророчицу, а не доярку».

Я тут же отрекся от подуманного, но было уже поздно.

— Ах, уговаривать! — воскликнула Жанна. — Никого и никогда! Нельзя! Уговаривать! Полюбить! Меня!

О Господи, тоже мне Клеопатра… Впрочем, все женщины ведут себя одинаково, когда им намекают, что они не очень-то красивы.

— Никогда! — Жанна схватила ведро, полное парного молока, и швырнула его через весь коровник в мою сторону. — Ни за что! Уж лучше этот тощий Карл, чем твой Пинхас! Дьявол! Искуситель!

Бедная девушка впала в состояние аффекта, у нее вот-вот мог начаться приступ эпилепсии — так, во всяком случае, показывал мой нательный диагност. Продолжать беседу было бессмысленно, и я прыгнул в колодец времени, думая о том, что за проваленное задание изображение господина Бецалеля немедленно уволит меня в запас под дружные аплодисменты членов попечительского совета.

Каково же было мое изумление, когда, доложив о неудаче, я услышал:

— Отлично, Шекет, отлично! Вы в точности выполнили поручение!

— Но… — пробормотал я. — Я должен был переправить Жанну в Иерусалим, чтобы…

— Чепуха! — воскликнуло изображение господина Бецалеля. — Не было в те годы в Иерусалиме никакого Пинхаса. А истинная цель задания была в том, чтобы Жанна пришла к твердому убеждению, что этот дурачок король Карл VII достоин ее любви. Вы просто еще не знаете женщин, дорогой Шекет. Наш эмиссар два месяца внушал Жанне голосом Творца, что она должна полюбить короля и спасти Францию. Она все сомневалась, а тут явились вы, наговорили глупостей, вот тогда-то Жанна и поняла, в чем ее назначение в жизни.