Кухарка одного из членов суда, каноника Пружинского, подхватила эту новость на рынке и передала ее своему хозяину, добавив от себя, что гробовщик Масли уже закупил изрядное количество сухих ореховых досок.

Начиная с этого дня, из зала заседаний, где шел допрос свидетелей, наружу не просачивалось больше ни одного слова. Более того, ни один из каноников ни дома, ни в обществе уже не делился теперь своим мнением относительно процесса. Если же кто-либо упоминал о деле, святой отец лениво вскидывал брови и отделывался неопределенным "н-да, н-да, гм-гм!". Выходит, что хороший пистолет может быть также и отличнейшим замком.

А между тем заседание суда длилось еще около недели, частично потому, что заслушивали вновь вызванных свидетелей, так называемых "свидетелей общественного мнения", частично в связи с повторным допросом некоторых свидетелей.

Затем участники этой нашумевшей драмы разъехались по домам: Бутлеры — в Бозош, Дёри — в Рёске, и началась бумажная волокита — ристалище адвокатов (эх, вот когда не мешало бы вытащить из могилы Перевицкого!).

Многочисленные "ответы", "возражения", "контрответы", "окончательные ответы" затянулись еще на полтора года. Тем временем осиротевшая Пирошка жила в Борноце, в доме Берната, которого старый Хорват в своем завещании, подготовленном заблаговременно, назначил опекуном девушки.

Фаи и Бутлер не покладая рук трудились в Пожони и в Вене отыскивая могущественных патронов, чье влияние на попов можно было бы кинуть на чашу весов, чтобы выиграть процесс" Не теряли времени и Дёри со своей дочерью. Мария объехала почти всех эрцгерцогов, и придворный Солчани, лицо для того времени весьма осведомленное, писал, что "не было тогда ни одного известного или могущественного человека, который не ввязался бы в знаменитый и странный процесс, и некоторые при этом (добавляет он в скобках) запятнали себя".

Никогда еще не было столь благоприятной почвы для протекций, как в те годы (хотя венгерский климат и в иные времена не очень к ним суров). У эгерского архиепископа не было другой заботы, как найти влиятельных покровителей, которые помогли бы ему занять место архиепископа эстергомского, освободившееся после смерти герцога-примаса Амбруша (хотя в ту пору его резиденция находилась в Надьсомбате). Что касается эгерских каноников, то и они жили мечтами о том, как бы получить назначение на одну из вакантных должностей епископа.

Поэтому ничто не могло так обрадовать и ублажить его преосвященство архиепископа барона Иштвана Фишера, как предложения нескольких влиятельных особ помочь ему получить сан герцога-примаса. Архиепископу стали вдруг слать несчетное количество писем как от приверженцев той, так и другой стороны. До чего все же хорошо, когда столько людей заботятся о тебе! Уважаемые господа каноники тоже могли быть довольны потому что и их не обошли высокопоставленные особы своими посланиями, обнадеживая относительно возможного получения той или иной епархии. Такие обещания, как пастушечьи костры, сразу осветили каноникам путь, помогая пробираться, сквозь темный лес бумаг, показаний и аргументов.

Вначале все это очень нравилось и архиепископу и каноникам, но по прошествии определенного времени положение стало нестерпимым, потому что одни обещали помочь, в случае если брак Бутлера с Марией Дёри будет расторгнут, другие же — лишь на том условии, что брак останется в силе.

Так что архиепископ и каноники, приходя в отличное расположение духа после нескольких бокалов красного, говаривали: "Хорошо, когда у тебя повсюду есть друзья". Но, будучи в дурном настроении, они со вздохом заявляли: "Ах, сколько у нас врагов!"

Наконец письма, эстафеты, а нередко и дворцовые фельдъегеря с посланиями, полными то угроз, то обещаний, так запутали архиепископа, что он не выдержал и однажды с горечью воскликнул:

— Если этот процесс еще затянется, я попаду в дом умалишенных.