Со всех концов страны, движимые чувством признательности за щедрость покойного, съехались делегации: от ремесленных цехов из Капоша и Унгвара; студенты из Патака с отмороженными носами и ушами; воспитанники Академии Людовика в Пеште, четверо посланцев от немых из Ваца, трое от почетных "молчальников", заседающих в недавно учрежденной Академии наук… Да разве всех перечислишь! Гости заполнили огромное здание. Прелестные дамы, баронессы и графини подкатывали к подъезду, закутанные в шубы из дорогих мехов. Кто привозил цветы, кто венок, и только один человек, в синей бекеше, протянул помощнику управляющего Галлу, присматривавшему за венками, покрытую инеем высохшую веточку.

— А это куда вы тащите? — набросился на него помощник управляющего. — Что это такое?

— Уж я-то знаю что, — ответил ему старик. — Возложите и ее. Если б покойник мог видеть, он бы узнал, что это за веточка.

— Кто ты, приятель?

— Какой я тебе приятель? Я дворянин Дёрдь Тоот из Рёске!

Наш достойный Дёрдь Тоот привез на гроб веточку с тех деревьев, под сенью которых граф Янош в последний раз проходил с Пирошкой.

Едва въезжала во двор новая карета, как господа, а в особенности дамы, собравшиеся в жарко натопленных залах, бросались к окну, снедаемые любопытством, отогревали замерзшие стекла своим дыханием, и, если прибывала какая-нибудь важная персона, возникало всеобщее волнение.

Одной сенсации они все-таки лишились, о чем свидетельствовали их недовольно надутые алые губки.

Приехал из Борноца Пал Будаи-младший, управляющий имениями Хорватов, и сообщил, что его молодая госпожа заболела, лежит в постели и поэтому, разумеется, не приедет.

— Ох, бедная девушка! — восклицали некоторые. — Этот тяжелый удар сразил ее! Больную жалели от всего сердца; однако они предпочли бы, чтоб сначала она все-таки приехала сюда, а потом уж заболела.

Неожиданно поднялась суматоха, все бросились к окнам.

— Кто приехал? Кто?.. — Приехала "вдова"!

— Ах! Ox! Sapristi! [Проклятье! (лат.)]

Многие, несмотря на холод, распахнули окна и высунулись наружу, иные старались забраться повыше, так что из всех окон торчали головы одна над другой, словно груды яблок, — пусти только стрелу и обязательно попадешь кому-нибудь в череп.

Действительно, приехала вдова в глубоком трауре. Слуги были в черных ливреях; даже лошади — и те черные; со шляп кучера и грума свисали широкие ленты из черного крепа.

Встречать графиню высыпала вся прислуга замка. (А вдруг это их будущая госпожа?) Выстроившись полукругом, склонясь в низком поклоне, они ожидали, пока старый Будаи поможет ей выйти из кареты.

— Посмотрите на эту негодницу, — с ужасом восклицали наверху у окон, — как она важно кивает головой, словно королева!

Послышались возгласы удивления, когда из кареты вслед за нею показалась очаровательная девичья фигурка.

— Что это за милое создание?

— Ее дочь, Мария Бутлер.

— Вот это фигурка!

— Проводите мою дочь, господин Будаи, в какую-нибудь хорошо протопленную комнату, — тихо проговорила Мария Дёри, — она совсем замерзла, бедняжка. А я пойду к нему. Где он?

— В большом зале.

— Могу я взглянуть на него?

— Невозможно, ваше сиятельство: гроб уже запаян. Мария хорошо знала расположение комнат в замке. Она взяла у слуги венок из белых камелий и направилась прямо в большой зал.