Вчера я был у графов Андраши в Тёкетеребеше. Так, вы знаете, все часы показывали разное время. Некоторые спешили на четверть, а то и на полчаса.
— Ничего удивительного. Дорогие часы, как и дорогие лошади, ходят быстрее дешевых.
Перевицкий рассмеялся:
— Шутка неплохая. Поздравляю от чистого сердца, превосходные часики. Если вздумаете их когда-нибудь продавать…
— Знаете, дорогой, если мы выиграем процесс, я подарю их вам сверх гонорара. Так уж, видно, суждено: одну луковицу у меня черт утащил, другую я сам ему отдам. Ведь между адвокатом и чертом нет разницы, не так ли, господин Кёви?
Господин Кёви мило заморгал глазами, опушенными седыми ресницами, и добродушная улыбка заиграла на его губах. Перевицкий же, потирая руки, отвечал:
— Благодарю вас, сударь, я к вашим услугам.
Мужчины отправились совещаться, а хозяйка — на кухню: столь уважаемым господам, которым приходится напрягать свой ум, необходим сытный ужин.
Фаи пригласил на совещание и Жигу Берната, который впервые участвовал в такой серьезной конференции ученых мужей и смущался, как красная девица.
— Мы просили пожаловать вас, господин Кёви, и вас, господин Перевицкии, — начал Иштван Фаи, — чтобы вы дали совет в одном неприятном деле. Вероятно, вы оба уже слышали о том, что произошло?
Адвокат действительно уже знал о случившемся.
— Еще бы! Как не слыхать о бракосочетании графа Бут-лера Парданьского, которого имею честь видеть здесь! Прескверная эта история, надо сказать.
— Не пугайте нас, господин Перевицкии. Быть может, вы соблаговолите выслушать сначала все обстоятельства дела?
— В этом-то как раз и нет никакой необходимости, — заметил адвокат.
— Как? — прервал его Кёви. — Ведь вам известно об этом случае лишь по слухам. Не зная истины, нельзя брать на себя смелость делать заключение по делу.
— Истина — вещь второстепенная, — упорствовал Перевицкии, — тем не менее следует послушать, так как по этому можно будет судить, какие из своих лживых утверждений сможет доказать наш противник.
И граф Янош — кто знает, в который раз, — снова от начала до конца рассказал всю историю. Жига добавил то, что было известно ему. Слушая их, Перевицкии присвистывал, гмыкал, делал какие-то заметки на лежавшем перед ним листе бумаги и время от времени восклицал: "великолепно", "ну-ну", "ого-го". Словом, было впдно, что он потешается над всем этим и смотрит на дело, как портной на сукно, вслух раздумывая, что из него можно будет выкроить.
В противоположность Перевицкому, господин Кёви, крупный ученый-юрист, о котором Казинци сказал однажды, что каждое его слово достойно быть высеченным на мраморе, то бледнел, то краснел от негодования, беспокойно ерзал в кресле и нетерпеливо шаркал ногами по полу.
Когда повествование было закончено, все повернулись к нему, с нетерпением ожидая от него ответа, как от оракула.
— Так вот, господа. Случай сей — не теленок, не бочка и, тем более, не бракосочетание, — начал Кёви в той же манере, в какой обычно начинал свои лекции, полные красочных сравнений и ярких образов. — Потому что у теленка есть четыре ноги, у бочки — обручи и дощатые стенки, а брак возникает лишь тогда, когда имеется налицо взаимное согласие двух особ противоположного пола. Правда, венчание состоялось в присутствии священника. Но ведь в присутствии священника в прошлом году у вас, господин Фаи, на празднике сбора винограда готовили жаркое из баранины. Однако это жаркое нельзя было назвать браком, хотя в нем наличествовали части овцы и части барана. Что касается варева Дёри, то оно достаточно дурно и, надо думать, не пойдет повару на пользу. |