Поднеся раковину к уху, я не услышал шума моря. Не услышал и упомянутого выше меланхоличного ветра пустыни.

Вместо этого из раковины донеслось тяжелое дыхание зверя. Убыстряющийся ритм жестокой потребности, безумной страсти.

И тут, в летней пустыне, в мою кровь проникла зима.

По выражению моего лица Пенни поняла: я услышал именно то, что она хотела до меня донести. Пересекла лужайку перед домом, вышла на тротуар, встала на бордюрный камень, повернувшись лицом на запад, к Мариголд-лейн.

Я бросил раковину, направился к ней, встал рядом.

Зло приближалось. Мне оставалось лишь гадать, чью личину оно наденет на этот раз.

Вдоль улицы росли старые терминалии. Их корни местами пробили бетонный тротуар и вылезли на поверхность.

Воздух застыл, на деревьях не колыхалось ни листочка. Утро замерло, наверное, так же замрет утро Судного дня за мгновение до того, как разверзнутся небеса.

Как и дом миссис Санчес, остальные дома на этой улице построили в викторианском стиле. Когда поселенцы основывали Пико Мундо в 1900 году, большинство их составляли иммигранты с Восточного побережья, а они предпочитали архитектуру, которая куда больше подходила к тем далеким, холодным и сырым берегам.

Люди неспособны выбрать багаж, с которым следует отправляться в путешествие. Какими бы ни были наши намерения, в результате окажется, что мы взяли с собой один или два чемодана темноты и несчастий.

И хотя единственным движущимся существом был парящий в небесах ястреб, мелькающий средь ветвей терминалии, охотников в это утро было двое: он и я.

Пенни Каллисто почувствовала мой страх. Сжала мою правую руку своей левой.

Ее доброта вызвала во мне чувство благодарности. Рука крепко сжимала мою, и совсем не холодная. Я черпал мужество из ее сильной души.

Поскольку автомобиль ехал на нейтралке со скоростью несколько миль в час, я ничего не слышал, пока он не выкатился из-за угла. А узнав автомобиль, ощутил грусть, ничуть не меньшую, чем страх.

Этот «Понтиак Файерберд», полуспортивный двухместный автомобиль модели 1968 года, восстановили старательно, с любовью. Двухдверный, цвета полуночного синего неба кабриолет, казалось, плыл над мостовой, не касаясь ее колесами, мерцая, как мираж, в утренней жаре. Ехал он против движения, все равно других автомобилей на улице не было. Водитель хотел находиться ближе к домам.

В средней школе мы с Харло Ландерсоном учились в одном классе. Первые два года нашей совместной учебы Харло восстанавливал автомобиль буквально с нуля, пока он не стал точь-в-точь таким же, как и осенью 1968 года, когда его впервые выставили в автосалоне.

Замкнутый, застенчивый, Харло восстанавливал «Файерберд» не для того, чтобы превратить его в магнит для девушек, и не для того, чтобы те, кто считал его никчемностью, вдруг осознали, что он — клевый парень. Социальное честолюбие у него отсутствовало напрочь. Он не питал иллюзий, что ему удастся выкарабкаться с нижних уровней иерархической пирамиды средней школы.

С восьмицилиндровым двигателем мощностью в 335 лошадиных сил «Файерберд» мог за восемь секунд разгоняться до шестидесяти миль в час. Однако Харло не был уличным гонщиком. Не получал удовольствия от рывков на светофорах.

Он вложил в «Файерберд» массу времени, усилий и денег, потому что его восхищали как дизайн, так и конструктивные особенности автомобиля. Трудился по велению сердца, работа эта стала для него чистой, всепоглощающей страстью.

Я иногда думал, что «Понтиак» занял столь большое место в жизни Харло, потому что не нашлось человека, которому он смог бы отдать любовь, доставшуюся машине. Его мать умерла, когда ему исполнилось шесть. Отец был злобным пьяницей.

Автомобиль не может вернуть любовь, которую получает от человека. Но, если тебе одиноко, возможно, блеск хрома, глянец краски, урчание двигателя могут быть истолкованы как проявление теплых чувств.