Маг Воздуха поспешно кивнул. Дрожащими руками вновь поднял обломки посоха, что-то зашептал… Некромант ощутил мягкий толчок Силы – правда, слишком уж мягкий и слишком уж тихий, но ладно, будем надеяться, что у него хоть что-то получится…

«Ну, так что же ты не убиваешь саттарскую ведьму, некромант? Почему не отдаёшь приказа ни Эбенезеру, ни гному с орком? Ни один не дерзнул бы тебя ослушаться, заклятие будет разрушено, сотни жизней – спасены. А твоё Слово, некромант… ради спасения людей, которых ты подрядился защищать от приходящих из-за Серых Пределов, можно и нарушить собственную клятву. Какая разница, что будет потом с тобой, какие кары обрушит на тебя судьба? Так что не в тебе дело, некромант. И даже не в твоём Слове.

А вот в ней, в саттарской ведьме, в этих спутанных длинных волосах, что раздражённо отбрасываются сейчас с лица резким движением грязной руки.

Нет таких весов, чтобы взвешивать человеческие жизни, – подумал вдруг Фесс. – И напрасно Даэнур твердил о принципе меньшего зла. Нету его. Есть просто зло, и этим всё сказано. Неважно, сколько погибнет, а сколько спасётся. Только один человек может сейчас убить саттарскую ведьму, и этот человек – она сама. Никто больше. Потому что это, как ни представляй, будет убийство. И никакие хитроумные построения не смогут скрыть этого. Убийство всегда убийство. Даже когда ты защищаешься. Недаром ведь в самых древних и, как считается, неискажённых заповедях Спасителя значилась только одна – «не убий».

Похоже, ведьма каким-то образом прочла его мысли. Или что-то почувствовала. Наверное, Фесс выдал себя взглядом, он всё-таки допустил в него какое-то отражение этой мысли, что, мол, умрёт ведьма – и всё сразу кончится. Ну, или если не кончится, то, во всяком случае, справиться с призраками станет легче.

Ведьма вздрогнула. Разжались судорожно стиснутые на кривом сучке пальцы, чародейка бросила чертить свою гептаграмму, замерла, неотрывно глядя в глаза Фессу, – прочитав в них свой приговор или, по крайней мере, намерение некроманта.

«Убей саттарскую ведьму – и распадётся её заклятье… и наступающие сейчас на Кривой Ручей призраки, на каждый из которых потребно иметь целый полк опытных некромантов, превратятся если не во прах, то, по крайней мере, в обычных зомби, которых он, Фесс уложит хоть десяток, хоть сотню…»

Ведьма не умоляла о пощаде. Не напоминала о его Слове. Молчала и смотрела – с такой тоской, что у Фесса едва ли не впервые за всё время здесь, в Эвиале, по-настоящему защемило сердце.

«Что же ты делаешь, Фесс… куда ты идёшь? Ты чуть было не стал тем, кто равнодушно сортирует человеческие жизни – тебе жить, а тебе – увы, нет. Ты и в самом деле в какой-то момент готов был убить эту несчастную дурочку – и даже не ради спасения Кривого Ручья (равно как и других ближних деревень), а ради своей собственной мести, ради Ирдиса Эваллё, ради неисполненного Слова некроманта, которое ты так высоко ценил, считая нерушимым и полагая, что какие-то там обещания дают право убивать во имя их.

Ты плохой некромант, Фесс, если с такой лёгкостью соглашаешься пополнять Серые Легионы. Ты на переднем краю вечной схватки Жизни и Смерти, ты тот, кто пробирается тайными тропами в тыл врага, тот, кого в случае поимки ждут пытки и позорная смерть в петле, – а отнюдь не положение знатного пленника и скорое освобождение за выкуп. И сейчас тебе предстоит ещё один бой, быть может – последний, но всё равно – не опозорься же и в этот момент!»

– Прекрати! – зарычал Фесс на ведьму. – Делай, что делала. Никто тебя пальцем не тронет. Я тебе Слово давал, забыла? Ну, не стой, не стой, шевелись, ради всего… – он чуть было не сказал «святого», вовремя сообразив, что так обращаться к ведьме не слишком-то подобает.