Стоя в третьем ряду сзади, Изола думала об огромной груди матушки Синклер и о музыкальной шкатулке с таинственной феей внутри. Человеческое Дитя Нимуэ вернулось от озера и дерева в землю.

Цветочек проливала крохотные розовые слезы в нагрудном кармане Изолы.

До этого Изола была на похоронах лишь однажды – в четыре года, когда умерла ее бабушка.

– Не бойся, – сказала тогда мама Уайльд, а слезы текли по ее лицу, пока она успокаивала Изолу, гладя по спине, – она умерла во сне.

Мама имела в виду, что бабушка не мучилась перед смертью, но той ночью Изола боролась со сном, боясь закрыть глаза. Она натянула одеяло до подбородка и смотрела, как тени пляшут по стенам комнаты.

– Алехандро, – тихо спросила Изола, чтобы не услышала мама, – что случится, если я умру во сне?

Дух всегда являлся на ее зов, но он не смог заверить Изолу, что не позволит этому случиться. Пока она не расстроилась еще больше, он вытащил из нагрудного кармана две незнакомые золотые монеты.

– Плата перевозчику, querida , – просто сказал он, кладя деньги на прикроватную тумбочку. – На случай если ты умрешь во сне.

Бабушкины похороны прошли пышно и торжественно; лицо безучастного Иисуса на окне напоминало витраж. Бабушка в гробу была на себя непохожа – перестарались с гримом. Будь она жива, то скривилась бы и сказала, что выглядит как уличная бродяжка.

Прежде чем закрыли крышку, Изола сунула в гроб папин кошелек, надеясь, что бумажных денег хватит на билет в один конец.

Похороны матушки Синклер были совсем другими – земными и благоуханными, а под черными пиджаками пришедших скрывались яркие наряды. У могилы Изола щупала в кармане прохладные монеты, те самые, которые год назад ей дал Алехандро. Тогда она не понимала и еще долго не поймет, насколько они ценны: то был последний подарок, который Алехандро получил от своих младших сестер. Изола кинула в глубокую могилу веточку жимолости, в цветах которой скрывались две монетки из ее собственной свиньи-копилки.

Тик-так

Визг. Глухой удар об землю.

– Они пожирают мое время!

Изола надела рюкзак на плечи и выбежала из дома.

– Что такое? Что случилось?

– Мой ревень! Эти противные кролики! – воскликнула мама Уайльд, вытирая лоб рукой в садовой перчатке, и лоб тут же испачкался. – В следующий раз они заберутся в розмарин, вот увидишь.

Она снова врезалась тяпкой в землю, возмущаясь тем, что грызуны опять совершили набег на ее садик. Изола успела заметить пыльные хвостики, исчезающие в кустах. Один черный кролик шустро нырнул под крыльцо дома Эдгара Аллана По. Изола уже давно его не видела: она уходила в школу намного раньше, чем он, а на обратном пути задерживалась в лесу дотемна.

– О-о-о, эти кролики! Знаю, ты их любишь, Изола, но, клянусь, если я их поймаю… – Мама изобразила, будто кого-то душит. – Я сверну их пушистые шейки и приготовлю наваристый суп из крольчатины!

Изола поцеловала маму и зашагала дальше по тропинке. Когда она подошла к калитке, улыбка увяла – как уже начал увядать по краям мамин сад. Видеть маму в таком состоянии было одновременно и приятно, и горько. С одной стороны, здорово, что она вышла из дома и снова занялась давно заброшенным садом, который был уже не тем безоблачным раем, что когда-то. Но Изола знала, что маниакальная стадия скоро закончится, и чем дольше она продлится, тем глубже мама погрузится в депрессию потом. В бесконечном цирке ее жизни чем выше она взлетала, тем больнее падала.