— Ё-моё, ну и помойка, — громко сказал Юрий, приветствуя новый день, и рывком поднялся с дивана.

Прилив бодрости, случившийся с ним при виде чистого неба и солнечного света, нельзя было упустить, и для начала Юрий настежь распахнул форточку. В прокуренную комнату ворвалась струя прохладного весеннего воздуха, желтые от осевшего никотина тюлевые занавески испуганно колыхнулись, а обрывки бумаги, которой Юрий осенью опрометчиво заклеил не только окно, но и форточку, с громким шорохом затрепетали на сквозняке.

Обеспечив приток кислорода, Юрий принял упор лежа и отжимался от пола до тех пор, пока не почувствовал одышку. Это случилось где-то в начале второй сотни отжиманий, и Филатов отметил про себя, что пребывает в отвратительной форме и что с этим необходимо что-то делать. Придя к такому выводу, он сбегал на кухню за веником и мусорным ведром и в течение добрых полутора часов вкалывал, как вол, разгребая свинарник, образовавшийся в квартире за то время, что он лелеял свою хандру.

Только после того как вся квартира (восемнадцать квадратных метров жилой площади, тесная кухня и прихожая размером с задний карман дамских джинсов) засияла первозданной чистотой, прямо как казарма в конце парко-хозяйственного дня, Юрий принял горячий душ и побрился, вставив в станок новенькое лезвие. Приведя себя таким образом в приличное состояние и натянув новые, ни разу не надеванные трусы, лохматый после душа Юрий босиком прошлепал на кухню, закурил первую в этот день сигарету и стал варить себе кофе.

Форточка на кухне тоже была открыта настежь, по спине тянуло холодным сквозняком, снаружи доносилось пьяное чириканье воробьев. Следя за кофе, чтобы не убежал, Юрий вдруг подумал, что понятия не имеет, какова продолжительность воробьиной жизни. Очень может быть, вон тот, взъерошенный, который качается на ветке прямо за форточкой, точно так же качался на ней и в прошлом году, и в позапрошлом, и пять лет назад. Возможно, он знал Юрия Филатова как облупленного, изучил все его привычки и теперь рассказывал своим невидимым отсюда приятелям, чем занят этот странный тип из угловой квартиры, который неделями не выходит на улицу, а если и выходит, то лишь для того, чтобы ввязаться в очередную неприятность.

Кофе закипел. Юрий перелил его в фаянсовую кружку, для порядка заглянул в сахарницу, хотя точно знал, что та пуста уже третий день, сунул окурок в глупо разинутый рот стоявшего на подоконнике синего фарфорового окуня, бывшего когда-то рюмкой, а теперь уже который год служившего пепельницей, и стал, стоя на сквозняке под открытой форточкой, осторожно прихлебывать обжигающую ароматную горечь, от которой по всему телу разливалось ощущение давно забытой бодрости.

Прямо под окном, забравшись двумя колесами на низкий бордюр, стояла машина Юрия — изрядно подержанный, но пребывающий в неплохом техническом состоянии японский джип. Джип был старый, угловатый, с утратившими блеск белыми бортами и облезлыми защитными дугами на обоих бамперах. Юрий считал, что внедорожник должен выглядеть именно так. В самом деле, какой смысл переплачивать за полный привод и усиленную подвеску, если боишься поцарапать перламутровый борт или разбить сверкающий пластиковый бампер? С этой точки зрения привлекательнее всего выглядел «Хаммер», но «Хаммер» Юрий покупать не стал, потому что не хотел обращать на себя внимание. Запросы у него были скромные, и десятилетний «Ниссан» его вполне устраивал, тем более что бегал он еще вполне сносно, угонщиков не соблазнял, а лихачи на дорогих заграничных авто старались держаться от него на почтительном расстоянии — надо полагать, из чувства самосохранения.