К несчастью, эта утомительная деятельность подрывала здоровье молодой женщины. Первые роды, очень трудные, повлияли на ее хрупкое здоровье, и врачи опасались, что она не сможет больше иметь детей. Страх перед этим настолько прочно засел в мозгу императора, да и Рудольфа тоже, что для нее сделали некоторое послабление в режиме императорской тюрьмы — Стефания получила возможность время от времени отдыхать.

Стали ее видеть на острове Джерси, в Лакроме, в замке Мирамар, что близ Триеста, но чаще всего — в Аббазии, на Далматинском берегу. Но всегда одну, как и императрицу Елизавету, или в обществе сестры Луизы. Понемногу покинутая принцесса начала привыкать к своим каникулам. В Аббазии она дышала — вдали от мрачных стен Хофбурга. У нее появилась возможность быть почти такой же, как все остальные, — молодой дамой, отдыхающей с маленькой дочерью, а это замечательно… Тем более что жизнь в Вене, особенно пребывание рядом с Рудольфом, становилась все невыносимее — все чаще происходили ужасные сцены.

— Ты боишься умереть? — спрашивал он ее иногда. — Это ведь так просто, Стефания! Смотри: небольшое движение пальцем, легкое нажатие на этот вот кусочек железа — и все кончено…

Под взором жены, полным ужаса, Рудольф, с помутившимися глазами, вертел в руках дежурный револьвер… Уже не в первый раз играл он перед ней этим смертельным оружием. Но она, даже если и боялась его, старалась ничего не показывать, чтобы не будить жестокость в этом странном сердце.

— Ты не должен так говорить, — холодно произносила она. — Принц еще менее простого смертного имеет право распоряжаться своей жизнью. Для него долг превыше всего.

— «Долг»! У тебя только это на уме, Стефи! Ты похожа на моего отца, вы с ним чудная парочка: оба погрязли в респектабельности и соблюдении этикета!

— Когда правишь страной, это намного лучше, чем погрязнуть в пьянстве и разврате! — с презрением отвечала молодая женщина.

В тот день Рудольфом овладел ужасный приступ гнева — жена старалась не обращать внимания. Впрочем, в последнее время эти приступы стали усиливаться, принимать устрашающие формы. Эрцгерцог много пил, не спал ночами, разрабатывая вместе с друзьями—журналистами и кузеном, революционно настроенным эрцгерцогом Яном—Сальватором, планы, представлявшие опасность для государства. Эти планы, навеянные чрезмерным великодушием и либерализмом, заслуживали по меньшей мере уважения за вложенное в них чувство человеческой солидарности. Становясь с каждым днем все беспокойнее и испуганнее, полностью утеряв связь с отцом, отупев от работы и от удовольствий и потому заболевший, Рудольф прожигал жизнь, и каждый прожитый день прививал ему все больший вкус к смерти — понять этого мирная Стефания никак не могла. Да и кто посмеет упрекнуть в этом двадцатилетнюю женщину?

Иногда на мрачном небе семейных отношений случались прояснения, как в тот день 1886 года: в сопровождении Филиппа и Луизы Кобургских семейная пара торжественно открывала новый охотничий домик Майерлинг, в окрестностях Вены. В тот день Рудольф весел, раскован, очарователен, каким так умел быть… К несчастью, просветление оказалось недолгим — семья снова стала погружаться в ад; Стефания все чаще старалась из него вырваться, отправляясь в Аббазию. Скандал следовал за скандалом, один яростнее другого, и во время них Рудольф терроризировал принцессу, грозил убить сначала ее, а потом и себя.

Ситуация стала еще хуже в конце 1887 года, когда германская кузина Рудольфа, графиня—интриганка Лариш—Валлерзее, представила принцу шестнадцатилетнюю девушку из семьи, принадлежавшей к мелкопоместному дворянству и породнившейся с богатыми восточными буржуа. Звали ее Мария Ветсера — брюнетка, с огромными голубыми глазами, а Рудольф всегда питал слабость к брюнеткам.