Вчера она застала Сэма с малышом, которого он поднимал высоко вверх, держал над головой и пел простоватую старинную песенку, что певал ему его отец. После рождения ребенка вульгарность Сэма стала особенно раздражать Лилит.

Горячей тресочкой она торговала.

Горячей тресочка была у старушки,

Но мерзли ее ножки, ручки и ушки.

И виски глотнуть для сугрева старушка

Решилась, купив, оп-оп, четвертушку.

Оп-оп, четвертушку, оп-оп, четвертушку.

Лилит предвидела для себя много сражений – сражений за малыша. Сэм будет делать все возможное, чтобы превратить его в своего двойника; а она была полна решимости сделать из него джентльмена. И отступать от этого она не намерена.

Сэм пошевелился и вытянул руку, от которой она отстранилась. Встав с постели, она набросила халат и наклонилась над колыбелью малыша; он ухватился за протянутый ею палец и попытался взять его в рот, а она, глядя на эти крошечные пальчики, сомкнувшиеся вокруг ее пальца, ощутила в себе всепоглощающую любовь и твердую решимость.

Она наклонилась и обняла малютку, а он вывертывался и гукал, считая, что ему предлагают новую игру. Сэм всхрапнул, и малыш посмотрел в сторону кровати совершенно озадаченный.

– Ты не должен здесь находиться, мой красавчик, – сказала Лилит. – Ты должен жить в отдельной хорошенькой комнатке... чтобы под ней не было ресторана.

«Если бы я решила уйти от Сэма, – подумала она, – то нашла бы этому причину». Она знала, что было между ним и Фан, когда она сама дохаживала последние недели. Она поняла выражение раскаяния и стыда на его лице, когда он приносил ей большие букеты цветов и выращенный в оранжерее виноград. «Тебя мучает совесть, Сэм?» – иронически спросила она.

Он пытался выглядеть ничего не понимающим, но обмануть ее ему не удалось. «Да я просто чувствую себя виноватым, что ты должна столько вытерпеть. Это как-то не совсем справедливо», – пробормотал он. Но она прекрасно его поняла.

Некоторые жены могли бы устроить сцену, выгнать Фан и высказать Сэму все, что они о нем думали, но не Лилит. У нее было чувство, что она дождется более важного момента. То, что муж изменил ей, тогда как она после замужества была ему верна, давало ей ощущение власти над ним.

Готовясь с малышом на утреннюю прогулку, она надела свой новый кринолин. Она всегда одевалась по последней моде, и Сэм это одобрял. Это способствовало бизнесу, давало людям понять, что они процветают. Она стояла у зеркала, поворачиваясь из стороны в сторону, и любовалась собой; ее талия выглядела более тонкой, чем когда бы то ни было, хотя и была затянута не так туго, как прежде. Это кринолин создавал такое впечатление. Из-под его оборок мелькала ее ножка, казавшаяся маленькой и изящной. На темные кудри она надела огромнейшую шляпу, темно-синюю с розовыми лентами, гармонировавшими с розовыми бантами на корсаже ее платья. Она выглядела не только модной, но и очень красивой.

Сэм смотрел, как она готовилась пойти погулять с малышом. Никогда в жизни не испытывал он такого чувства гордости.

Лилит сморщила носик: всюду в доме ощущался устоявшийся запах табачного дыма и спиртных напитков. От него некуда было деться; он смешивался с запахом пищи; и как мрачно выглядело здесь все в утреннем свете! А ведь дети привыкают к тем местам, где растут, и их уже не отвращает то, к чему они привыкли.

– Ты выглядишь просто роскошно, – сказал Сэм. – И он тоже.

Она не ответила, и Сэм склонился над коляской, взяв малютку за ручки. Он начал напевать «Горячие тресочки»:

– Нахалы-мальчишки, таких свет не видал.

Вскочила, затопала, оп-ля-ля-ля,

Вся гневом горя, оп-ля, оп-ля-ля.