– Ты не очень изменился после этой поездки на войну.

– Ничто не изменит моих чувств к тебе.

– Ах, какое постоянство, какой ты преданный!

– А ты, Лилит?

– Я тебе уже однажды сказала, что, разочаровавшись, отворачиваюсь, и все.

– Ну, пожалуйста, повернись обратно.

Быстрым жестом он обнял ее и, притянув к себе ее лицо, страстно поцеловал.

– Прекрати! – категорическим тоном выпалила она.

– Это тебе надо прекратить. Прекратить изображать из себя хозяйку дома.

– А я и есть хозяйка дома, когда Аманда в постели. Он встряхнул ее.

– Лилит, не заставляй меня смеяться, когда я хочу говорить серьезно.

– Я буду тебе благодарна, если ты перестанешь надо мной смеяться... или разговаривать со мной на полном серьезе.

– Я не заслуживаю этих благодарностей, потому что все это я делаю непроизвольно. Ты заставляешь меня смеяться или быть серьезным; и все благодарности на свете ничего не смогут изменить.

Она поднялась и направилась к двери, но он ее перехватил; удалось ему это, конечно, потому, что она хотела, чтобы он ее перехватил.

– Лилит, – сказал он, – нам с тобой о многом надо поговорить. Мы не можем друг без друга.

– Я прекрасно обошлась, спасибо.

– Но ты ведь по мне скучала. Признайся. Она сердито взглянула на него.

– Ладно. Сперва скучала. Когда ты решил, что я недостаточно хороша для тебя, мне казалось, что я умру. Но такие люди, как я, не умирают из-за таких, как ты. У них хватает здравого смысла. Потом я вышла замуж за Сэма и родила Лея. У меня все очень хорошо.

– Я это вижу, и я никогда не сомневался в твоем здравомыслии. Тем более нет причины для того, чтобы ты не добавила ко всей твоей удовлетворенности... меня. Как щепотку соли для придания блюду вкуса.

– Обойдусь без соли. Все и так вкусно, спасибо.

– Спасибо? – переспросил он.

– Ты надо мной смеешься?

– Смеюсь сквозь слезы. Я не знал ни минуты покоя с тех пор, как ты так жестоко оставила меня.

– Мы оба знаем, кто проявил жестокость, так что давай не будем морочить друг другу головы.

– Ты кремень, Лилит. Ты жестока. А что случилось с мужем?

– Я его бросила.

– Стало быть, он нужен был лишь для того, чтобы пристойно родить ребенка? Я и не знал, что ты так дорожишь респектабельностью, Лилит. И после того он был отвергнут. Трутень, а сделал дело – и больше самке не нужен!

– Я не самка. Я мать. Не понимаю, как можешь ты говорить со мной... в гостиной таким образом.

– Должен признаться, мне трудновато говорить с тобой, когда мне очень хочется тебя любить.

Она рассмеялась.

– Забавно, что я подхожу для одного случая и не подхожу для другого.

– Ты слишком серьезно ко всему этому относишься. Ты не знаешь, как я страдал, что отпустил тебя.

– Не обманывай себя. Ты вполне собой доволен. Ты думаешь: «Теперь никакого риска. Она замужем. Теперь никто не задаст вопроса о нашем грехе!»

– Лилит, клянусь тебе...

– О, вы, джентльмены! Вам ничего не стоит поклясться.

Можно было бы отшутиться, но он не мог, разумеется, не видеть, как пылают ее щеки, как сияют глаза и смягчилось выражение рта.

– Уверяю тебя, Лилит, что я не переставал сожалеть о нашей разлуке.

– Что ж, – согласилась она, – может быть, это так и было... отчасти. Тебе хотелось поселить меня в том домике, что ты предлагал, упрятать меня от людских глаз.