|
Мы с Уильямом работали на фермера Полгарда. Это... в полях... а солнце пекло... У меня спину так прихватило, думала, никогда не разогнусь. У Уильяма тоже. А внутри гложет... так бы и съела что угодно, и жизни за это что-то не жалко. Старая миссис Полгард – сущая свинья. «По одной картофелине на каждого, – бывало говорила она. – И ни единой больше. Знаю вас, хамов. Приходите к Полгардам жрать, а не работать». Так вот мы и сидели за столом в кухне... А до того должны были подавать еду старшим и садиться после того, как они выходили из-за стола. А старая миссис Полгард не давала нам рассиживаться там, чтобы мы не объелись. Нам приходилось торопиться есть и давиться пищей... пока она не начнет выкуривать нас опять в поле на работу.
– Вы ее ненавидели? – Готовы были ее убить. – Удивительно, что этого не случилось. – Нельзя. За это повесят. За воровство лупят, а за убийство вешают. Ты что, не знала этого? Ты вообще знаешь что-нибудь? – Ты не должна так говорить со мной, – заметила Аманда. – Это дерзость. Если ты будешь дерзить, я буду вынуждена отослать тебя отсюда. Но Лилит продолжала рассказывать о том, что она видела, как на улицах Лискарда били воришку, при этом она улыбалась и поглаживала покрывало – маленькая и ловкая Шехерезада, рассказчица историй, таких же притягательных для Аманды, какими были те, другие, для султана Шахриара. – Ну и вопил он, а на кровь бы ты поглядела!.. Вся дорога была ею залита. Он свистнул булку, вот что он сделал, а это заметили. Уильяму такое не нравится; Уильям не любит смотреть. – Значит, Уильям добрый, – сказала Аманда. – Ему было бы нипочем, если бы его поколотили... почти нипочем. Просто он не любит смотреть, как других бьют. Мы – разные. На его долю выпали все нежные кусочки, а на мою – все жесткие... потому что мы-то в утробе были вместе. – Где? – До рождения, мы же вместе росли. Ты разве не знаешь? Ты вообще знаешь что-нибудь? Я тебя как-нибудь сведу поглядеть на старую матушку Трело. Она сошла с ума, и ее посадили на цепь, укрепленную за стропило хижины. Все из-за того, что в сумасшедшем доме для нее нет места. Дверь не заперта, и можно войти и поглядеть на нее. Она щелкает на тебя зубами, как волк, и рычит, как лев. Рассказывала она живо, заявляла, что знает все. Она могла говорить о рождении, о смерти, о любви; обо всех этих таинствах она готова была повествовать, валяясь на пуховой постели Аманды. – Когда-нибудь, – заявляла Лилит, – я буду спать в пуховой постели... в моей собственной пуховой постели. Наступил день, когда Аманда отправилась вместе с Лилит к домику, о котором она так много слышала; ей хотелось увидеть своими глазами старый стол, за которым Лилит сидела вместе со своими братьями и сестрами, и полку, на которой она спала; но больше всего ей хотелось поближе рассмотреть старую бабку Лил. Стоял жаркий июнь, и цветущие изгороди были красными, голубыми и белыми от смолки, колокольчиков и полевых гвоздичек. Потоки разогретого воздуха струились, и казалось, что на вершине холма плещется озеро. Они направились по большой дороге мимо фермы Полгардов. Лилит погрозила кулаком в сторону красного от конского щавеля луга. – Погляди. Вот и фермерский дом, в котором живут старый Полгард и его уродина-жена. Свиньи... нахалы... оба. Так хочется, чтобы в сумерки им бы нечисть повстречалась и заморочила бы их. Надеюсь, их утащат эльфы. Лилит обладала и такими знаниями; она разбиралась в странностях не только видимого мира, но и невидимого. Она знала все об эльфах в ярко-красных жакетиках и шапочках-колпачках. Сейчас она шла вдоль дороги, приплясывая, и, когда они подошли к церкви Святого Мартина, она повернула налево и пустилась бежать вниз с холма. |
