На таком большом расстоянии трудно было определить, чем именно они вызваны: то ли зажигательные бомбы, то ли динамит. Но после каждого взрыва, вероятно, вспыхивал новый пожар: чуть погодя черный столб густого дыма вздымался из гетто к небу.
В кухне Пётровских пеклись пироги и готовился бигос. Запах его распространялся по всей лестничной клетке. Пётровская, красная, разгоряченная, в рубахе и в цветной нижней юбке, металась между кухней и комнатами: когда можно было отойти от печки, кончала уборку квартиры. К вечеру ей хотелось со всем управиться.
— О боже! — воскликнула она, когда особенно мощный взрыв всколыхнул землю. — Ну и лупят!
Она подошла к окну, и тут внимание ее привлекла группа людей на тротуаре возле дома Макарчинского, за углом.
— Юзеф! — заглянула она в соседнюю комнату. — Глянь-ка, что там творится возле Макарчинского.
— А чего? — спросил тот, не поднимаясь с кровати.
— Ты погляди, какая уйма людей!
Он неохотно поднялся и выглянул в окно.
— Где там уйма! Несколько человек всего.
— Как это несколько? — возмутилась она. — Посчитай, шесть, семь. Смотри, даже Владек Замойского…
Действительно, Владек стоял в группе обсуждающих что-то людей. Но Пётровского это нисколько не тронуло.
— Ну и что? — буркнул он, пожав плечами.
— О господи! — разволновалась Пётровская. — Не видишь, стряслось что-то? Ступай-ка, узнай.
— Сама иди! — Он лениво потянулся.
— Матерь божья! Или не видишь, что я не одета? Я к нему как к человеку…
Оживленная жестикуляция собравшихся заинтересовала наконец Пётровского. Он надел пиджак, шляпу и вышел. Проходя по двору, взглянул в сторону балкона Малецких.
Пётровская тем временем побежала на кухню помешать бигос. Еще проверила, хорошо ли румянится сдоба, и тотчас вернулась в комнату. Пётровский уже присоединился к собравшимся.
Воротился он минут через десять.
— Ну? — встретила его в дверях возбужденная супруга. — Чего ты так долго торчал там? Что стряслось?
— А я знаю? — Он бросил шляпу на кровать. — Так, болтают…
— Как это болтают? Что болтают?
— Будто гестапо приехало куда-то на Лисовскую…
— Что ты говоришь? — перепугалась она. — Когда? Сейчас? И что, забрали кого?
— А, вроде евреев каких-то, — ответил он равнодушно.
Пётровская покраснела вся и сперва не могла даже слова вымолвить, будто поперхнулась этим известием. Через минуту только пришла в себя.
— Юзек! — решительно вскричала она. — Пригляди за тестом, я сейчас вернусь.
Она открыла шкаф и, вытащив оттуда платье, начала торопливо одеваться. Пётровский поморщился.
— Куда бежишь?
— К Замойскому, — ответила она коротко, натягивая чулок.
Он пожал плечами.
— Чего это?
— Как это чего? — Она выпрямилась, вся красная, вспотевшая. — Не видишь, что творится? Или прикажешь сидеть сложа руки и дожидаться, пока всех нас прикончат из-за одной жидовки? Не бывать тому! Я в гестапо не побегу, не хочу ничьей крови на совести иметь, но кое-кто побежит.
Уже одетая, она кинулась на кухню, заглянула в духовку. Тесто румянилось как надо. Вымешала бигос. И снова вернулась в комнату. Поправила волосы, припудрила горевшее лицо и схватила сумку.
— Юзек! — вспомнила она уже в дверях. — Если я через четверь часа не вернусь, вынь булки и бигос помешай. Не забудь!
— Еще чего! — буркнул он.
Потом снял пиджак и, улегшись на кровать, положил ноги на высокую металлическую спинку. Очень нравилось ему вылеживать в такой позиции. |