— Брюс!

Нет ответа.

— Брюс, открой.

Нет ответа.

— Брюс, это глупо. Ничего страшного и ужасного не произошло. Ну приехал, ну дядя. Поговорит с нами и уедет обратно в свою Англию.

Дверь рывком распахнулась, и на пороге возник бледный, растрепанный Брюс. В зеленых кошачьих глазах переливались слезы, голос подрагивал.

— Ты не понимаешь! Ты не знаешь, что это такое… когда все время отдают и забирают обратно! И каждый норовит сообщить, что я должен быть вечно благодарен тем, кто меня приютил! А потом начинается… плохо воспитанный… чего вы хотите — сирота… безотцовщина… А здесь мой дом! И ты не называла меня сиротой, ни разу! И надела ведро с мороженым на башку той выдре, которая назвала… Лиза, я не хочу к этому дяде! Я не пойду!!!

И Паршивец, вечно ухмыляющийся и невозмутимый Паршивец, Паршивец, которого невозможно было смутить или переговорить и у которого на языке жило целое осиное гнездо — этот самый Паршивец кинулся Лизе на шею и разрыдался, как самый обыкновенный восьмилетний мальчик.

У нее даже коленки ослабли. Осторожно гладя вихрастую голову, Лиза бочком подобралась к стулу, уселась на него и едва ли не силой отодрала зареванное лицо Брюса от своего плеча.

— Прекрати реветь, а то я тоже зареву.

— Я не реву.

— Ревешь. Стыд и позор. И нос вытри.

— Сама вытри.

— Не груби тетке. Слушай меня. Никто тебя не заберет, ясно?

— Мистер Карч сказал, у этого больше прав.

— Мало ли. Я еще не видела мужчину, который захотел бы воспитывать чужого ребенка в одиночку.

— Много ты их видела!

— Я сказала, не груби. В любом случае, он не очень плохой человек. Искал тебя столько лет. Другой бы плюнул.

— Я не хочу к нему!

— Подожди. Он придет, мы с ним просто поговорим. Объясним, что у нас все в порядке, денег хватает, жить есть где. У него просто нет причин забирать тебя.

— Ты обещаешь?

— Брюс, если ты будешь смотреть на меня такими глазами, то я точно разревусь, у меня опухнут глаза, и тогда твой дядя решит, что я выпиваю!

— Давай уберемся в доме! Чтобы у нас был полный-преполный порядок!

— Давай.

И они принялись метаться по дому, наводя блеск, чтобы неведомый Джон Брайтон был потрясен тем, как здорово они справляются с бытовыми трудностями.

Лиза мыла посуду и лихорадочно размышляла о том, каков окажется новообретенный дядя Брюса. Воображение разыгралось не на шутку, и вариантов у нее было уже множество, хотя почти все были похожи друг на друга.

Скорее всего, одно из двух. Либо этот мистер Брайтон — пухлый дядька с залысинами и брюшком, чопорный, как все англичане, до ужаса занудный и правильный* — иначе ему не оставили бы наследство, — и тогда Лиза ему точно не понравится.

Либо же это сухой и длинный джентльмен, чуть помладше мистера Карча, но такой же жилистый, с крючковатым носом, соответственно, столь же занудный, — и тогда Лиза ему не понравится еще точнее.

Варианты помоложе и покрасивее в голову Лизе не приходили. В конце концов, она читала английскую литературу — там все опекуны были просто ужас, что такое.

Она домыла посуду, потом перетащила ведро с мыльной водой на самый порог и стала домывать пол в кухне. Теперь дом совершенно чист. Она сейчас выйдет на заднее крыльцо, и они с Брюсом сгоняют в магазин, пока полы сохнут…

Лиза отжала тряпку, бросила ее в сторону, потом подняла ведро, разогнулась и с разворота выплеснула его прямо с крыльца.

За неделю эта техника была отработана до мелочей, мыльная вода отправлялась прямехонько на розы и львиный зев, благодаря чему достигался двойной эффект — полив и избавление от личинок тли.