— И жених?

— Он — в первую очередь. Жених — предводитель тех, кто тебя недостоин. В его руках знамя.

Иона улыбнулась:

— Не могу понять, ты маскируешь ревность заботой или высокомерием? В любом случае, у тебя скверно выходит, ты это знаешь?

— Ммм…

Когда не находишься с ответом, задай встречный вопрос.

— Как твое здоровье?

Иона сорвала цветок азалии, понюхала, помахала перед носом у брата.

— Это — неважный вопрос.

— Тогда такой: что нового в Первой Зиме?

— И это не имеет значения.

— Кто будет среди гостей?

— Нет, нет, ужас! Спроси о том, что действительно хочешь узнать!

— И что же я хочу узнать?

— Ты хочешь спросить, счастлива ли я невестой. И боишься в одночасье и того, что я несчастна, и того, что слишком счастлива. Твое сердце замирает от волнения при мысли, что муж мой окажется бесчувственным камнем, и в Шейланде я выплачу все глаза от тоски по тебе и матери, а дальше провалюсь в нескончаемую череду беременностей и истеку кровью, выдавив на свет очередное графское чадо. Но потом ты воображаешь, что я без памяти влюблена в графа Виттора и забуду вас, едва ступив на корабль. Ты представляешь, как после двух или трех лет моего молчания ты приедешь в Шейланд под скверным политическим предлогом, и я выйду к тебе в фамильных цветах мужа, без малейшего намека на перья в волосах, и протяну руку, глядя вот так, чуть в сторону: милорд… войдите, будьте нашим гостем. Да, именно — нашим. И тогда ты…

Эрвин схватил ее за плечи и, как следует, встряхнул.

— Да будь ты проклята, сестрица! Ответь уже, наконец!

Оба рассмеялись, утихли, и на губах Ионы осталась мягкая улыбка.

— Отвечу. Я счастлива. Счастлива, что уеду отсюда. Никогда не была в Шейланде и не знаю, что там, как там. Знаю одно: там будет иначе. Возможно, не будет холодно. Наверное, не будет скал и лугов, а будет лес и большая река с кораблями. Может статься, будут дожди и грязь, может, мои платья будут всегда серыми и мокрыми, как дворовый пес. Но может, там мне и не захочется вплетать перья. Возможно, вокруг будут люди с живыми лицами, возможно, они станут смеяться или плакать, или кричать от гнева и топать ногами от обиды… но не выхватывать мечи и рубить обидчика на куски, при этом ни на миг не меняясь в лице. Там все будет иначе, Эрвин, и да, я счастлива.

— Но?..

— А есть но?

— Есть. Ты говоришь все это ради "но", которое пойдет следом.

— Но, — Иона поймала его взгляд, взяла за руку. — Я не уверена, что люблю графа. Я счастлива, но едва ли люблю его. Он — забавное создание, к которому я смогу привыкнуть.

Эрвин взял у нее цветок и приложил к губам сестры.

— Все изменится, очень скоро. И самое удивительное: все изменится к лучшему!

Иона округлила глаза:

— Ведь ты говоришь не о свадьбе?

— О, нет! Я о тех переменах, что привез с собой. Дайте мне поговорить с отцом — и я переверну мир.

— Что ты хочешь сделать?

— Хочу найти нашего с тобою родителя и убедить его сказать одно-единственное слово: да!

— Так мало?..

— Все остальное уже сделано, сестрица! Нужен только последний шаг.

Он вышел из теплицы, увлекая Иону за собой.

Замок был полон гомона и движения. Завтра прибудут первые гости, а сегодня столица Ориджинов наряжалась, чистила перья, готовила угощения и забавы. Крестьянские телеги одна за другой вкатывались на подворье, и слуги окружали их, бойко расхватывали груз, волокли в погреба сыры, колбасы, солонину, мешки муки; катили бочонки вина и орджа; уносили в залы огромные связки разнотравья.