От озера гости шли по лужайке, которая делала веерообразный изгиб к шарообразной лощине. Она была словно настоящая арена, там и была выстроена трибуна.

— Поле? — переспросила Кэтрин, любуясь простиравшейся перед ними зеленой поверхностью. — Оно так ухожено, словно бархат изумрудного цвета.

— Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду участников, претендентов! — Жиль с раздражением дернул головой в сторону мужчин, выстроившихся на открытом пространстве.

Она сжала губы, притворившись очень внимательной.

— Да, в этом году все они кажутся такими стойкими и смелыми. Не могу припомнить, чтобы я когда-либо встречала столько мускулов, собранных в одном месте.

— Сила и стойкость очень важны. — Высокопарные выражения и разведение лошадей были страстью Жиля. Она пристально посмотрела на него.

— Конечно, как и у жеребцов.

— Пожалуйста, не будь грубой, когда это не требуется, — нахмурился он.

— Тебя здесь кто-нибудь привлекает? На кого бы ты могла поставить?

Она усмехнулась с некоторой иронией.

— Если уж критерием является сила, тогда да, есть такой. Меня привлекает Сэтчел Годвин.

Упомянутый ею молодой человек был великан, на вид самый мужественный из всех. Простой, сердечный, но неотесанный и до смешного непочтительный; у него были песочного цвета волосы, такие жесткие, что он должно быть мыл их щелоком, и обветренное на солнце лицо. Он любил всякий спорт, от фехтования до рыбалки, и никогда не пропускал ни одного турнира, устраиваемого Жилем.

Муж уставился на нее своими выцветшими голубыми глазами.

— Это не игра, Кэтрин. Я предпочитаю, чтобы ты к этому не относилась так легкомысленно.

Она посмотрела на свои руки, теребившие край оборки муслинового платья.

— Я думаю, что это игра, Жиль. Только твоя, а не моя.

— Ты дала мне слово.

— Только потому, что ты не давал мне покоя.

Он глубоко и тяжело вздохнул.

— Так или иначе, я настаиваю…

Взглянув на него умоляюще, она произнесла:

— Жиль, ну пожалуйста…

— Нет, ты могла бы осторожно организовать это по своему усмотрению, прибегнув к простой женской хитрости, если бы сделала выбор. Но ты не сделала.

Отчаяние прозвучало в его голосе, когда она услышала сказанное.

— Это ведь не так легко, как ты думаешь.

— Ты боишься, и в этом частично и моя вина. Ты так долго была невинной женой, боишься доверить себя другому, в тебе не проявились те чувства, которые…

— Неправда! — бросила она, и жар залил ее щеки.

— Я приветствую твои принципы, дорогая, но они всего лишь глупое препятствие. Время не терпит.

— Ты же не собираешься умирать, — коротко сказала она. Она так много раз, за пять лет их женитьбы, разуверяла его в этом, обычно даже с большим пылом, чем сейчас. Но он не мог отделаться от навязчивой мысли, что жить ему осталось недолго.

— Но в положенный срок я умру. А мой час настанет намного раньше, чем твой, дорогая. Ты молода, Кэтрин, а я нет. Годы пройдут, прежде чем ты последуешь за мной в могилу, годы, в течение которых ты можешь поступать так, как тебе захочется. А пока я хочу одного, хочу всем сердцем и душой. И ты должна мне это дать, или я… — Он резко оборвал свою речь и уставился на участников состязаний. Наконец, вздрогнув, он дотронулся до ее руки и тихим умоляющим голосом сказал: — Ты сделаешь, как надо, дорогая. Я знаю, ты сделаешь.

Поднявшись, он помедлил, затем ушел.