Пережидая дождь из стрел за выступом стены, я спросил Михаила:

— Как вы тут?

— Ужель сам не видишь? Силы наши потихоньку тают — то стрелу кто поймает неосторожно, то вот как сейчас на стене — в рукопашной гибнут. Одна беда — татар много, им получается как в сказке — вместо одного убитого трое встают. А у нас подмоги — никакой. Воевода все силы, почитай, к Дмитровской башне бросил — там каменный мост через ров к Отводной башне. Как медом для татар намазано — лезут и лезут. Трупов ихних — горы, а все неймется. Ежели так дальше пойдет, через седмицу защищать крепость будет некому.

М-да, я не ожидал, что потери у нас так велики. Михаил продолжил:

— Пушки нас выручают, а у татар их нет, но и пушкарей помаленьку выбивают. Одно плохо — замены нет. Пушкаря быстро не выучишь, да и боятся ополченцы огненного боя; что там ополченцы — дружинники боятся.

— Я знаю огненный бой, приходилось из пушки не раз и не два стрелять.

— Так что ж ты здесь сидишь? Иди к воеводе али к Феде сразу.

— Это кто будет?

— Федю Литвича не знаешь? Это ж главный бомбардир наш, старшой у них. Сам сейчас за пушкой. На Дмитровской башне он, самое пекло там.

— Пойду тогда.

— С богом, а тут мы сами как-нибудь управимся.

Я пошел к Дмитровской башне. По дороге глазел на то, что происходило на стенах и во дворе. На земле, под стенами, перевязывали раненых, женщины грели в котлах воду и смолу, собирали трофейные татарские стрелы для наших лучников. Ополченцы и дружинники сбрасывали со стены татарские трупы, спускали на веревках наших убитых. Старики и подростки рыли могилы недалеко от собора, хоронили павших. Дело находилось всем, было неважно, кем ты был до осады — купцом, ремесленником, рыбаком. Перед лицом смертельной опасности все помогали, как могли.

Воеводы я не увидел, поэтому сразу поднялся на башню. Пушечная площадка была на уровне третьего этажа. Через бойницы в сторону врага смотрели три пушки. Я разочарованно вздохнул — уж больно пушки небольшие, калибр маловат. Не знаю, как на других башнях, но эти хороши только для ближнего боя картечью. Не измеряя, на прикидку — калибр ствола был миллиметров тридцать пять — сорок, тогда как калибр пушек тульского кремля был вдвое больше. А чем больше калибр, тем дальше летит ядро, тем оно тяжелее, тем сильнее разрушение.

На пушечном лафете сидел, опершись локтями о колени, закопченный донельзя человек. Еще трое ели всухомятку в углу. Четверо на три пушки — совсем немного. Для частой стрельбы нужно три-четыре человека для каждой пушки.

— Мне бы Федора.

— Я Федор. Тебя воевода в помощь прислал? Я кивнул, даже сам не зная, почему — может быть, для того, чтобы не объясняться?

— Пушки когда-нибудь видел?

— А как же — стрелял из них, опыт есть.

— Здорово, а то эти помощники только суетиться горазды. Спасибо, хоть заряжать научились. Вот и бегаю от пушки к пушке — навожу и стреляю.

— Где же остальные пушкари?

Федор поднялся, прошел в дальний угол, откинул рогожку.

— Вот они — честь им и слава, уж сколько штурмов отбили. Словно в подтверждение его слов, за стеной завыли, завизжали, засвистели — ну прямо как черти. Обычно татары не так кричат.

— Ногаи, — подтвердил мою догадку Федор. — На этом участке они воюют. Давай, наводи, посмотрим, что ты умеешь. Только к бойнице не подходи, ногайцы каждое движение стерегут, стрелами засыпают.

Я посмотрел вдоль ствола.

— Чем заряжена?

— Ядро.

Ладно, пусть будет так.

Ногайцы остервенело лезли к Отводной башне.