– Так в заморских краях и обучился.

– Становись под мое крыло, вступай в дружину! Говорят, ты и лекарь изрядный.

Ратники дружно закивали, велик ли город, все новости расходятся быстро. Я задумался.

– Прости, боярин, невместно мне в дружине, там убивать надо, я лечить хочу, от смерти спасать.

Боярин засмеялся, через мгновение захохотали все. Лица многих, красные от выпитого, стали просто пунцовыми, кто-то подавился и стал кашлять.

Боярин отсмеялся и молвил:

– Убивать не можешь? Да ты один из пушки людей больше убил, чем все мои люди!

Зал вновь захохотал, тут уж и я заулыбался. А действительно!

– Шутник ты, братец! Ладно, проси чего хочешь.

Я пожал плечами:

– Все у меня вроде есть.

Зал снова захохотал. Утирая выступившие слезы, боярин что-то сказал холопу, тот исчез и быстро появился, вновь неся в руках шубу. В мехах я пока разбирался слабо, если сказать, и не разбирался вовсе. Конечно, заячью шапку отличить от лисьей я мог, ну норку еще, и все.

– Носи, заслужил с честью. Что в дружину вступать не хочешь – так вольному воля, а теперь посиди с нами, выпей за победу.

Надрался в этот вечер я славно.

Утром проснулся на чужой перине, в чужой комнате. Как я здесь оказался? Лежал в одежде, только сняты оказались сапоги, что стояли рядом с кроватью, да рядом, на сундуке, лежала жалованная мне шуба. Голова раскалывалась, во рту было суше, чем в пустыне. Не рассчитал, да и то взять – у Лукича в трактире хлебное вино, почитай, самогон, пил, а здесь вино, от такого ерша быстро свалишься. Застонав, я кое-как обул сапоги и вышел в коридор, передо мной объявился холоп и проводил во вчерашний зал. Был он почти пуст, только несколько воинов, без кольчуг, опоясанные мечами, сидели за столом. Вид у всех был бледно-зеленый. Дружно меня поприветствовали, предложили горячий бараний шулюм и рассол. Я жадно присосался к кувшину, в голове начало проясняться. Шулюм оказался на удивление хорош – нежное мясо, наваристый бульон, в меру сдобрен солью и перцем. Наевшись, задумался: что делать? Искать боярина, чтобы попрощаться? Неудобно уходить по-английски. Мои сомнения развеял холоп – боярина в доме нет, поехал разрушения в стенах осматривать вместе с воеводой, велел до дома проводить. Выделенный холоп нес мою шубу, пока я с трудом ковылял к постоялому двору. Нельзя так пить, решил я, спьяну мог и наболтать невесть чего.

Игнат Лукич встретил восторженно. Слухи доходят быстро.

– Рад, наслышан ужо про шубу, – подошел, ощупал шубу, помял между пальцами. – Новая, из бобра, хорошая, долго носить будешь.

Прошло четыре дня, жизнь вошла в свою колею. Стены, кое-где порушенные татарами, подправили, торг шумел по-прежнему. Дела у Игната Лукича на лесопилке шли просто замечательно: артельщики приноровились, и теперь каждый день телеги с досками тянулись в город. В один из дней, возвращаясь от купца, к которому ходил по приглашению – лечить занедужившую жену, я встретил хозяйку бывшего «госпиталя». Поздоровались, постояли.

– Как звать-то тебя – в суматохе не спросил тогда.

– Анастасия

– Муж погиб у тебя? – смутно припомнил ее лицо на похоронах.

– На все воля господня. – Анастасия перекрестилась.

– Детки-то есть?

– Есть один, Мишутка.

Лицо женщины осунулось, под глазами легли темные круги. Тогда в период нападения татар я и не приглядывался к ней, и некогда было, и темно, голова была занята другим.