Вернулись почти к вечеру, усталые, голодные, пропыленные. Сели за стол, перекусили, что жена старосты на стол поставила. Легли отдыхать. Сил что-то решать уже не было.

После сытного завтрака тем же составом, за исключением Прохора, я стал вести совет.

– Думаю, Захар, поставить тебя здесь управляющим.

Захар приосанился.

– Староста останется прежний, будет заниматься, чем и раньше, – землей, а ты будешь заниматься подсобным хозяйством – поставим лесопилку, мельницу, а там видно будет. Оставайся здесь, присмотри место для дома, управляющий при доме должен быть, да и мы наездами будем у тебя останавливаться.

Захар поклонился. Я отсчитал ему несколько серебряных рублей, чтоб нанять артель, строить дом, дал указания, и мы уехали.

Через десять дней уже вдвоем с Прохором, без Настеньки, мы приехали во Власьево. Рядом с домом старосты уже белел свежими бревнами сруб, правда, без крыши. Мы отошли вверх и вниз от деревни по течению реки, староста подсказал, где течение побыстрее, там и решили ставить лесопилку. По возвращении домой я отправился на торг, желающие наняться на работу обычно толкались там. По совету знакомого купца сначала нанял артельного – вроде бригадира плотников, а уже он подбирал себе артель. Договорились, ударили по рукам, погрузили в нанятые подводы купленные пилы и отправились в дорогу. Сам я выехал на следующий день. Артельным оказался мужик хваткий, мог понимать рисунки. Пока я в течение дня выяснял у старосты, какой налог надо сдавать в княжескую казну, сколько душ имеется в деревеньке и прочие хозяйственные премудрости, вчерне остов лесопилки уже начал обрисовываться. Теперь надо было решать вопрос с мельницей. Возить зерно на соседнюю, за двадцать верст, далековато и дорого. Коли натуральное хозяйство, то свое должно быть все.

Летом крестьяне будут заняты на полях, зимой на подсобном хозяйстве. В планы мои входила оплата за работу частично натурой – зерном, медом, овощами, частично деньгами. Будет достойная оплата, никто не ударится в бега и работать будут не из-под палки. Урожаи здесь были сам-три, то есть на килограмм посеянной пшеницы собирали три килограмма. Никто не пользовался удобрениями. Кучи навоза лежали позади каждого двора и, кроме запаха и мух, не приносили ничего.

Через две недели во двор ко мне постучал Захар. Рубашка мокрая от пота, ноги в пыли.

– Все, барин, дом закончили и лесопилку тоже, смотреть надоть.

– Ты что же, пешком из Власьева шел?

– Дык где подвезут, где пеше.

Так оказалось – предусмотрел я не все. Как в деревне без транспорта?

Поехали на торг:

– Выбирай себе лошадку и повозку.

По-моему, сам процесс выбора доставлял Захару большую радость: он заглядывал лошадям в рот, поднимал у них ноги, осматривал копыта, долго торговался.

Наконец и лошадь, и сбруя, и телега были куплены, и мы отправились в обратный путь. Захар гордо восседал на передке телеги, без нужды пощелкивал кнутом, погоняя и так резвую кобылку.

Лицо его так и лоснилось от довольства. Дом был готов, единственный в деревне был покрыт дощатой крышей, а не соломой или камышом. Распахнув ворота и двери, кланяясь, пригласил в дом. Остро пахло свежим деревом, полы отливали желтизной, в горнице уже стоял новый стол и лавки, белела побелкой печь.

– В этой комнате почивать изволите по приезде.

В большой комнате одиноко стояла широкая кровать с периной и стол. Ну что же, для начала неплохо.

Поехали смотреть лесопилку. Получилась она лучше, чем в Данкове, я учел свои ошибки. Плотники споро пилили бревна на доски, приятно пахло опилками и смолой.

– А что, артельный, нравится доски делать?

– Быстро и хорошо получается, а с деревом мне всегда нравилось работать.