– Надеюсь, вас не проследили? – Человек, к которому шел Старостин, был далеко не молод. Чуть выше среднего роста, тучный и одышливый, он уже давно достиг того возраста, который в этой стране называют пенсионным. Однако ничего общего с обликом пенсионера, вышедшего в тираж, в его внешности не было – кожа лица гладкая, молодая. Да и в глазах не погасли еще задорные искорки. Розовая лысинка в венчике седеньких волос… Старик… Вот только подбородочек приподнят гордо, да и во взоре читается этакая властность, привычка не говорить, а изрекать, не просто ходить, а возвышаться над землей, над толпой серого тупого быдла. Человек из тех, кто знает, как и что делать правильно. Ну и что хорошо для масс, к которым он сам никакого отношения не имеет.

– Никак нет, – ответил Старостин уставной формулировкой.

Толстячок недовольно поморщился:

– Оставьте официоз, Андрей Михайлович. Сейчас, когда страна катится в пропасть, не до уставщины. Попробуем поговорить как старые добрые знакомые, люди, которые доверяют друг другу во всем.

Пожилой прошелся по комнате, потом развернулся к креслу, в котором обосновался Старостин:

– Наверное, вас удивляет, для чего мы решили побеседовать с вами?..

Старостин в ответ лишь пожал плечами. Вопросы какие-то задавать просто глупо. Захотят – скажут сами. Не захотят… Все равно наврут.

– Посмотрите вокруг! – Пожилой повел рукой в сторону окна. Вообще, он себя вел сейчас так, будто находился на трибуне, во время очередного если уж и не съезда – не тот уровень, – то как минимум пленума. – Страна рушится! Там сейчас идет гулянье, празднование… Чего?.. А кто его знает, что они там празднуют…

Собеседник, который в процессе разговора так и не счел нужным представиться, потер ладонью лысину:

– Вообще-то сейчас они думают, что празднуют победу. Они не спали пару ночей, пили водку, пели песни, строили никому не нужные баррикады, кричали демократические лозунги в объективы камер западных телекомпаний. И сейчас, преисполненные гордости, считают себя победителями…

Голос пожилого окреп, усилился:

– Глупцы! Они еще не понимают, что проиграли! Не догадываются, что именно они потеряли и сколько им еще предстоит пережить потерь! Впереди их ожидает безвременье, правление фигляров и временщиков, для которых эта страна никогда не была и не станет родной… Которые сейчас хотят только одного – запустить руки поглубже и грабить, грабить, грабить…

Пожилой поперхнулся, закашлялся, рука его нырнула под легкий пиджак, к сердцу. Поглаживая и массируя грудь слева, он продолжил:

– Все это – временно. Год-два – от силы. Потом народ поймет, что его обманули, что ему предложен путь в никуда. Нашу страну ожидает еще одна, третья революция. Возможно, что нам придется даже уйти в подполье… А все это требует серьезных финансовых средств. Поэтому…

Он опустил руки по швам, выпрямился, еще выше поднял подбородок.

– Вам, Андрей Михайлович, оказано большое доверие. Вы будете одним из тех, кто должен сберечь, сохранить необходимые финансовые средства для грядущего!

Он замолчал. Только смотрел на Старостина с явным ожиданием. Тот откашлялся – слишком уж неожиданно было все, что он здесь услышал, – потом осторожно сказал:

– Я, конечно же, благодарю… Но… Каким образом мне придется это делать? Сидеть на мешках с деньгами, как скупому рыцарю?

Пожилой оскалил прекрасные вставные зубы, показывая, что шутку понял и оценил:

– Не так уж все сурово, Андрей Михайлович.