Глаза Кристофера гневно сверкали, когда он вошел в библиотеку. Сью Калвин, холодная, словно ее только что вынули из морозилки, посмотрела на него.

– Вы пугающе мрачны, учитель. Из-за того, что я пришла без приглашения? Закройте дверь. У меня есть к вам очень важная просьба.

«Ну, что на этот раз?» – устало подумал Кристофер.

Эта старая комната со стенами, обитыми некрашеными сосновыми планками, с огромным камином и шкафами, заполненными книгами, всегда действовала на него умиротворяюще. Он присел на край большого стола.

– Я слушаю вас, мисс Калвин.

– Я… я… хотела бы, чтобы вы сели в кресло. Вы… понимаете, что я абсолютно современная девушка, учитель?

Нехорошее предчувствие заставило Кристофера встать. Его нервы натянулись как струны. Он подошел к камину и, поворошив обгоревшие поленья кочергой, прислонил ее к стене. Кочерга, не удержавшись, с грохотом упала. Нагнувшись за ней, он услышал, как Сью Калвин ровным голосом произнесла:

– Пожалуйста, женитесь на мне, учитель.

Глава 11

Звон колоколов еще вибрировал в воздухе, когда башенные часы неторопливо пробили четыре раза. Джин Рэндолф, сидевшая на скамье перед клавиатурой, каждая клавиша которой была связана рычагом и веревкой с языком соответствующего колокола, уронила руки на колени. Несмотря на перчатки и специальные протекторы для пальцев, у нее было ощущение, будто ее руки сплошь покрыты синяками. Похоже, первая попытка оказалась неудачной. Каждый день в течение двух недель она часами практиковалась на муляже клавиатуры, который был так похож на органную, что она не испытывала никаких трудностей, осваивая звонарское искусство. А сегодня месье Велик настоял на том, чтобы она играла на настоящей. К счастью, он задал ей репертуар, требовавший использования самых легких колоколов.

Когда Джин встала со скамьи, бельгиец выбрался из глубины огромного кожаного кресла. Его голубые глаза блестели.

– Очень хорошо, очень хорошо, мадемуазель! У вас есть способности.

– По-моему, это было ужасно! Мне казалось, будто колокола болтались и звенели как попало.

– Вы нервничали – это было заметно при исполнении арпеджио – и колебались, прежде чем сменить позицию рук, но со временем у вас все получится, мадемуазель. Теперь каждый день вы обязательно должны звонить в колокола.

– Для жителей города это будет жестоким испытанием.

Звонарь пожал плечами:

– А что люди слышат, кроме колоколов? Автомобильные клаксоны да скрип тормозов? У моих колоколов волшебный голос – чистый, возвышенный, нежный, его ничто не может испортить. Вам нечего бояться, мадемуазель. Вы будете играть завтра в тот же час, хорошо? Придете?

– Конечно, я приду, и спасибо за ваши уроки, месье Велик, – сердечно ответила Джин, надевая перед зеркалом пальто с лисьим воротником.

Она посмотрела в окно на город: острые очертания крыш и шпилей сглаживала ноябрьская вечерняя дымка. Клонящееся к закату солнце украсило облака позолотой. С этой высокой колокольни мир внизу выглядел удивительно неподвижным, город казался заколдованным. На западном небосклоне появилась точка. Она становилась все больше и больше, пока не стали различимы крылья. Самолет! Он приближался, опускаясь все ниже, а потом легко заскользил по блестящей глади реки.

Гарви Брук на своем гидросамолете! До чего уверенно он им управлял. Один раз, когда Джин тактично высказалась, что иногда у него не достаточно ясная голова, чтобы быть пилотом, он возмущенно ответил: «Может, я и дурак, но поверь мне – не безнадежный идиот, чтобы летать, когда у меня недостаточно ясная голова!»

Солнце сегодня выглянуло в первый раз с того дня, как Джин пила чай в «Холлихок-Хаус».