Прибежала в нашу комнату для переговоров вместе с Афродитой.

– Ты меня звала, Амелия? – прозвучало удивленно, вроде нас тут не двое.

– Что ты сделал с бюстом? Зачем его испортил?

– Сообщница, если не знаешь, то не обвиняй.

Нате вам, я у него еще и крайняя.

– Хорошо, просто скажи, что поржать захотелось, потом выкинуть забыл. Ну а мне врал, я поверю и все.

– Значит, если скажу, что выкинуть мог сто раз, но не сделал этого, а когда смотрел на бюст, то не ржал, а вспоминал о тебе – будет неправдой? Окей, я самый обычный вредитель ваших античных вещичек.

Проще верить в мой вариант, но глядя в разукрашенные синим маркером глаза Афродиты, так и тянуло поверить в другое. Неужели вспоминал? Неужели обо мне, а не просто сундук и меня, как следствие причастности к краже…

– Я не буду думать ни над каким вариантом, – наврала ему, не себе. Фигушки забуду синеглазую Афродиту, еще и сфоткаю и Уле покажу. – Заберу у тебя бюст и отдам дяде, он у меня реставратор, сделает лучше чем было.

– Чего?! Ты раньше не могла сказать? – выпучил глазища офигевшие.

– Но ты не просил ничего. Так бы давно уже починили, – так и не поняла я, чего он взбесился.

Но зато мне быстро напомнили, что к дяде без главного в нашей паре сообщника никто не отпустит. До конца расследования – за воротами дома Сомовых – я с ним. То есть, почти постоянно и везде. Засада полнейшая.

И для Пашки тоже, только похуже. Отец Сомовых со мной отдельно поговорил и попросил набраться терпения. ФСБ взяло под свое крыло расследование, Пашу перевели в комфортные условия. В интересах следствия и его безопасности, пока оставили без доступа к общению с любыми знакомыми. Преступник в первую очередь захочет брата устранить. А через меня могут наводки делать на брата. Так считает Михаил Юрьевич, глава детективного агентства и папа невыносимого парня, которого мне выдержать сложно.

Мы обсуждали с Платом дальше каждого из сузившегося круга знакомых. Я просила его брать меня везде с собой. Он убеждал, что не готов мной рисковать. Говорю же, невыносимый. Командует. Дразнит. Цепляет за душу.

– Ну и что тут такого, если мной рисковать? Зачем тебе вообще обо мне париться?

– Вот и я думаю зачем? – прищурил глаза и взглядом давил, сложив руки накрест.

– Точно незачем, я не пропаду, – встала с кресла, посчитав, что собрание закончилось.

– Ты думаешь, я захочу проверять: пропадешь ты или нет?

Плат встал следом за мной и надвигался шаг за шагом, оттесняя меня к выходу.

– Ничего я не думаю, – выпалила обиженно.

– А зря. Да, я хочу проверять…

Положил мне руки на талию и подкинул вверх, не давая опомниться, жадно и настойчиво впился в мои губы. Я задохнулась. Вздрогнула. Если вскрикнула, то слишком тихо. Если сопротивлялась, то по глупости слабо. Если не хотела, то зачем же отвечала, растворяясь в нем одном, в его сильных руках и нашем поцелуе.

Воздух вернулся. Губы пекли. В этот раз прибить хотелось больше себя, чем его.

– Вот это я хочу проверять с тобой, – заправил мне волосы назад, перебирая прядки пальцами. – Что ты тоже хочешь, а не только у меня помутнение.

– Опять воображаешь много? – пробурчала я, желая скорей убежать.

Так бы и сделала, но Плат крепко мою руку держал и вышел со мной.

– Не больше, чем временная девушка, которую я провожаю, как самый настоящий парень.

На окончание не обратила внимания, цепляясь за другое:

– Куда провожать, Плат? Мне всего то до этажа твоей сестры дойти!

– Не рисковать тобой, так ни в чем! У нас тут крысы размером с коня бегают. Они охотятся на худеньких маленьких девочек, усищами шевелят и рыщут, рыщут, рыщут.