Что ж, возможно внимание кому-то и может прискучить, но я ничего подобного не испытывал. Именно тогда я увлекся философией, наукой и изящными искусствами.

Сами по себе они меня мало интересовали - я человек не очень пытливый, но, читая эти толстые пыльные тома, содержащие тяжкую вязь мудрости человеческой, я всегда преисполнялся гордости. Тоже своего рода особое удовольствие - читать эти книги и осознавать, что только немногие могут прочесть их. Ну, а потом естественно ввернуть какой ни будь термин в разговоре, ну как бы между прочим, и полюбоваться на заторможенную реакцию собеседника. В итоге к завершению третьего курса я уже прослыл весьма знающим человеком и ко мне всегда обращались с вопросами, и просьбой помочь. Я никогда не отказывал - очень приятно быть таким добрым покровителем, и поэтому репутация сноба за мной так и не закрепилась.

Наоборот, прослыл очень отзывчивым и добрым малым, что, безусловно, редкость среди людей богатых и одаренных.

Тогда модно было писать стихи и я тоже увлекся этим - обычное юношеское увлечение. Но так как обычные стихи для меня казались чересчур мелкими (да, и признаться, скучноватыми - в них были какие то мысли, а я всегда гнался за формой) и потому я очень увлекся хайку. Отточенное трехстишье, сочетание звуков, один единственный образ. Совершенство, к которому я всегда стремился! Вот, наверное, это меня больше всего и привлекало. Тяга к совершенству, построению себя, деланию себя лучше, лучше и лучше. Я не знал пределов, но стремился их достигнуть.

Опять же, за лихорадочным поглощением информации у меня совсем не оставалось свободного времени, так что созерцание - важная часть совершенствования осталось для меня в стороне. Может быть, потому то совершенствование и получилось такое однобокое?

Итогом подобного образа жизни явилось то, что при обилии друзей, все меньше и меньше находилось людей, которые могли бы общаться со мной на одном уровне. Я стал очень разборчивым, и плотно общался лишь с теми, кто мог более или менее поддерживать со мной разговор. Я поднимался. Летел ввысь, как воздушный шарик - как памятник самому себе воздвигался над толпой. Не знаю, может быть, когда ни будь и достиг бы потолка, если бы не...

Это я отклоняюсь от темы. В тюрьме я как раз чем-то подобным занимался - созерцал (по большей части стены и сокамерников - безусловно жалких тупиковых ветвей эволюции) и анализировал. Заключение дает время для размышления, но увы, одновременно отдаляет тебя от идеала. Исчезает куда то та буйная энергия, что несла тебя вверх, что делала тебя гением. Впрочем, я и это перенес. Со мной была моя любовь.

Да, о ней. Естественно женщины любили меня. В их представлении я был идеальным мужчиной - правильным настолько, что на фоне окружающих казался чуть ли не небожителем - достаточной богатый, видный собой, с отличными манерами блестящим мышлением и видными перспективами в будущем. Кроме того душа компании, достаточно вежливый и тактичный, без вредных привычек и употребляющий вместо портвейна хорошие натуральные вина. Я им, наверное, казался настоящим принцем - из тех, что приезжают на белом коне ко всем безнадежным замарашкам, дабы непонятно за какие достоинства увести их в страну розовых грез.

Соответственно, пока мои одноклассники учились привлекать внимание девушек, я учился их отшивать. Нет, не подумайте, просто мне дали очень хорошее воспитание так, что я и подумать не мог о каких то там ранних связях. Моя мама, в ответ на очередной мой вопрос на сию животрепещущую тему, чуть улыбнулась (с затаенной гордостью за меня) и сказала, что лучше не торопиться. Вот я и не торопился, тем более что на свете была такая вещь как карьера - завлекательная штука, почище любых романов.

А с годами получилась еще более забавная ситуация. Я осознал себя, и уже в двадцатилетнем возрасте страдал разборчивостью, граничащей с брезгливостью.

Подобно случаю с друзьями, я тоже оказался озабочен поисками женщины, которая бы мне соответствовала.