Наступив мне на обе ноги. Я его чуть не убил в тот день. Ну, ей богу мог бы.

Теперь вот понимаю, что это я правильно поступил, жизнь Сизому сохранив - ведь оставив жить это уродище я сам вкус к жизни обрел. Понимаю, трудно объяснить, но с того дня заработала моя мысль, голова включилась. И весь остаток смены я думал, напряженно думал, как Сизому отомстить. И так придумаю, и эдак. Нет, правда, да никогда я столько не думал в жизни, а теперь прям как философмыслитель! Нет, думаю, ты Сизый меня за дерьмо считаешь, свысока смотришь, думаешь, забыкую я и драться полезу, а ты меня с завода вышибешь.

Так нет вот! Докажу я тебе, Сизый, что я не хуже тебя. Ничуть не хуже. И так мне хорошо стало, когда я обдумывал свои планы... Вот так то Сизый, так то!

Два дня спустя я встретил своего недруга широкой такой лыбой-улыбой. Ласковой, товарищеской. Он, значит, обход свой делает утренний, а я ему руку тяну - мол, поздороваться хочу, выразить нахлынувшие чувства. Ну, Сизый возле меня встал - на роже удивление - че это, мол, я дружескими чувствами воспылал? Ну, помялся он, и руку мне пожал - с отвращением, как всегда. И смотрю я на него - Сизый улыбается, потом улыбка у него вянет так, глаза выпучиваются до смешного.

А все потому, что ладонь у меня в солидоле - густой такой черной отработке из станка. Сам намазал специально. Мне то что, у меня по жизни руки в смазке, а вол Сизый всегда был чистоплюем и брюзгой - интель и есть интель.

Скажите спасибо, что не дерьмом руки мазал. Но Сизый удар держать умел. Он не заорал, как я надеялся, не взбесился. Руку высвободил - с ясно слышным чмоканьем (что согрело мне душу) и пошел себе далее, но тут вспомнил, что рука у него в отработке, а стало быть, пожимать больше не сможет. Вовремя вспомнил, а то к нему же тянулись. Так и пошел в свою бытовку, и наши провожали его недоуменными взглядами - че это вдруг? Не зазнался ли наш Сизый?

Нет, Сизый не зазнался, а вот у меня было хорошее настроение всю смену. Ночью я валялся в своей комнатенке и все вспоминал глаза Сизого в тот момент, когда он пожимает мне руку. И чувствовал я, как мне на лицо наползает тупая кривая улыбка. Как у кретина, но зато счастливая. Так, улыбаясь и уснул.

Нет, тогда я еще не мечтал о мести. Мне хватило одного раза, чтобы вернуть утраченную радость жизни. Мне тогда казалось, что я поступил правильно.

Справедливо - во! Во имя высшей, блин, справедливости. Должна же быть правда в жизни, нет?

Не должна. На следующий день Сизый явился в цех с кожаной папкой под мышкой и акульей ухмылкой на узкой роже и сразу ко мне пошел. Идет, руки пожимает (ладонь, небось, все еще солидолом воняет, он штука пахучая, почти как сам Сизый). Руку мне обхватил:

- С добрым утром, - грит, - Алексей! С началом трудового дня!

И как бы случайно роняет из-под мышки свою папочку. Она мне на ноги хлоп...

О! Со стороны, небось, все безобидно казалось. Ну че там в папке может быть?

Бумаги, еще какая канцелярская хрень...

Там была тяжелая болванка из закаленной стали. Из таких мы делаем рессоры. Я услышал, как мои пальцы хрустнули под нагрузкой. Сизый все еще улыбался, но поспешно освободил руку. Моя улыбка застыла. Окаменела... да я сам себе показался гипсовой статуей. Это была жуткая боль. Сизый поспешно поднял свою папку и участливо спросил:

- Как, не больно?

- Нет, - говорю, а сам продолжаю улыбаться (у меня аж скулы свело потом от этой улыбочки), - не больно, товарищ начальник цеха. Совсем не больно.

- Ты меня извини, - сказал Сизый, - руки у меня как грабли, все из них валится.

А мне представляются руки Сизого, которые я плющу тяжелой кувалдой, ломаю сантиметр за сантиметром, пока они и вправду не становятся как садовый инструмент. Улыбаюсь, а сам чувствую - к роже кровь приливает, аж жарко становится!

Нога болела дико весь день - под вечер сходил в медпункт, мне там сказали - повезло, что вывих, а не перелом.