|
И здесь было пусто и тихо. Белые медведи не бродили по льдинам, палатка Папанина не виднелась в дальней студености. Дождь лил по-прежнему, я подтянул молнию куртки к подбородку. Дина Сергеевна, похоже, стояла в смущении, она смотрела в бумаги, сверялась с местностью и не находила в Баренцевом море остров Колгуев. "Бессонов!" - кликнула она. Явился Бессонов, местный служитель, мужичок в плащ-палатке, обликом своим сразу же не потрафивший лирическим интересам светской дамы Берсеньевой.
- Бессонов, где же тут куча, камни, щепа, отбросы и куски асфальта? строго ткнула пальцем Дина Сергеевна в бумагу. - А убрали, - сказал Бессонов. - Когда? - А позавчера. Машина пришла - и убрали. - Как же так! Что же вы!.. - взволновалась Дина Сергеевна. - Будто вредители! Вам же не велели убирать до субботы! - Ну забыли, - виновато сказал Бессонов. - Лежит с осени всякая дрянь... А тут машина пришла... - Слов нет! Нет слов! - Дина Сергеевна чуть ли не плакала. - Что же им теперь делать? - Да, милый! - радостно заявила Берсеньева. - Что же нам-то теперь делать? Бессонов размышлял медленно и совестливо. - А вот, - сказал он. - У них ведь ломы? Ломы. А тут лед. Прямо возле Бароновой ванны, сверху грязный снежок, а под ним лед. Пусть колют ломами и вон туда носят, оттуда машина заберет... - Он ведь сам растает... - задумалась Дина Сергеевна. - Это когда растает, - сказал Бессонов. - Тут тень. И от Барона холод. Все равно что полюс. Это он к Троицыну дню растает. А им на два часа дел хватит. - На два часа? - не поверила Дина Сергеевна. - Ну, если на два часа, это в самый раз. Это хорошо. Ты, Бессонов, объясни товарищам, что и как, а я пойду к хищным. Вдруг и там подъезжала машина... И вот мы с Шалуновичем с трепетом в душах взяли ломы и принялись долбить лед у каменного опояса обиталища моржей. Ученая табличка на ограде представляла Барона как животное семейства моржей отряда ластоногих, далее шли термины латинские и справочные слова. Светская дама Берсеньева скинула пухлую красно-синюю куртку, и оказалось, что на ней блестящий, сжавший плоть костюм, то ли для горных лыж, то ли для бобслея, то ли для подводных охот. А может, и для космоса. Женщина была обильная, но стройная. Дождь ее не пугал. "Вы сноровистые мужики! - похвалила нас Берсеньева. - Я буду вами творчески руководить". "Не надо, - сказал Шалунович неожиданно строго и неучтиво. - Вы отдыхайте". Он, видимо, был знаком с Берсеньевой. Берсеньева фыркнула и вынуждена была вступить в собеседование с Бессоновым. А Бессонов все еще сострадал нам, все еще бранил себя за оплошность. - Забыл вот. Помнил, что надо оставить. А забыл. Надо бы мне сегодня, дураку, хоть со своего двора принести ведра три мусора. Он смотрел, как мы, доходяги, ухали ломами, и горестно качал головой. Я ощущал его желание сейчас же схватить лом и переколоть весь лед. Но делать этого было нельзя. - А где ваши моржи? - поинтересовалась Берсеньева. - Где ваш хваленый Барон? - А там, - махнул рукой Бессонов. - Барон - там. Тут, словно бы дождавшись предусмотренного этикетом запроса, явился из вод морж Барон, вылез, выбрался на мято-серый бетонный берег, должный изображать льдины, разлегся, фыркал, смотрел на наши труды. Я давно не видал моржей живьем, с детских лет, наверное, а может, в ту пору моржи до Москвы и вовсе не доплывали. Во всяком случае мне отчего-то казалось, что моржи должны быть черными, а бивни иметь белые. И громадными представлялись мне моржи. Барон в громадины не годился. Ну метра два с половиной в длину, а то и меньше. А бивни у него были скорее желтые, причем левый - короче правого. Шкуру же он носил гладкую, почти без шерсти, бурую, боровиковой, что ли, масти, всю в складках - морщинах. И по шкуре этой на спине Барона шли пятна голого розового подкожья. "Фу ты, пропасть какая!" - расстроился я. |
