В «Желтой розе», как и во всем романе «Ледяная купель», читатель уже найдет прямые указания на национальность героев, там есть характеры, там всякий думающий и понимающий человек увидит и проанализирует поступки, и поймёт, какую прослойку нашего общества представляет тот или иной персонаж, какому богу он молится, какого он рода и племени. Увидит также читатель, на чьей стороне симпатии автора, кого он нам предлагает в образцы.

Интересно, что эти ориентиры четко проставлены уже в ранней повести автора «Радуга просится в дом». Приходится только удивляться, как в то время — срединные годы столетия — молодой автор мог закладывать в свои произведения такой горючий материал, нести людям идеи русского самосознания и даже русского национализма. Условия цензуры, редакторский надзор вынуждали автора загонять свои симпатии в глубь характера, в хитрую вязь сюжетных коллизий, композиционных кружев, но как раз это-то обстоятельство и побуждало молодого писателя оттачивать мастерство. Риторики не было и в ранних книгах, а со временем он выветрит и совсем ее со страниц своих произведений, научится утверждать идеи посредством изображения характеров героев, высветлять их в ходе крутых и жизненно правдивых конфликтов. Идеи книг Ивана Дроздова как бы въезжали в голову читателя на уровне подсознания, и в том была их главная примечательность и особенная сила. Любопытно, что люди, которых разоблачал автор, быстрее понимали его, чем люди, на стороне которых были его симпатии. То же случилось и со мной. Я читала роман «Подземный меридиан», но, когда стала читать первую статью о нём критика Феликса Кузнецова, не могла понять, что уж так рассердило его в романе? И совсем была удивлена злобным нападкам Яковлева. Решила прочитать роман во второй раз. И тут только для меня открылись все тайные и явные замыслы автора. Роман был о горняках, о рабочем классе, но больше и ярче в нём описывались люди научных лабораторий, министерств, деятели театра и газет. Автор заглянул в сферы, где всё больше скапливался антинациональный элемент, сунул нос в муравейник, кишащий людьми, недовольными всем, что дорого русскому человеку. Романист не просто ругал, и не столько ругал их, он не зло и ненавязчиво изображал их характер, живописал поступки, образ действий, подлинные интересы и эстетику. Позже мне Иван Владимирович расскажет, как в Центральном доме литераторов его встретил девяносталетний писатель Коган, захватил пальцами пуговицу его пиджака и скрипучим голосом проговорил: «Нам не страшен твой друг Ваня Шевцов, он нас ругает, а мы этого не боимся. Это даже для нас забавно.