|
Учился он с опозданием на год, и, когда стал к станку, ему было уже шестнадцать лет. Увлекся мотоциклетным спортом и весьма в этом преуспел, получил разряд, ездил на соревнования. Спустя несколько лет он как спортсмен-разрядник легко поступил в автодорожный институт, выбрав себе факультет, где изучались дорожно-строительные машины, с расчетом не привязывать себя наглухо к дороге: ему хотелось жить в городе. Уже на втором курсе он спорт бросил, решив утвердиться в институте как комсомольский активист; этот способ виделся ему более надежным и безопасным. Тут он тоже преуспел и еще на третьем курсе был избран в институтский комитет комсомола. Теперь он был уже твердо убежден, что свою судьбу можно и лучше строить по собственным чертежам. В год окончания института он осуществляет следующий важный пункт своего плана жизни — женится на дочери проректора института по административно-хозяйственной работе. Это виделось ему грандиозной удачей: красивая девушка Таня, дом — полная чаша, родители, готовые за счастье дочери отдать все.
Свадьбу сыграли на другой день после того, как Лукьянчик получил диплом. Не меньше ста человек до полуночи пировали в лучшем ресторане города. Лукьянчик получил от тестя славный подарок — сберкнижку с записью десяти тысяч рублей. Прямо из ресторана Лукьянчик отвез молодую жену в комнатку, снятую им недавно. «Мы начинаем самостоятельную жизнь», — объявил он твердо ее родителям накануне. Договорились, что завтра, когда молодые проснутся, они приедут к родителям завтракать. Приехали поздно, уже после двух. Дверь открыл незнакомый парень. — Проходите, — как-то странно, будто приказал он. Они вошли. Квартира была перевернута вверх дном. На кухне в кресле рыдала Танина мама, за столом сидели незнакомые люди, очевидно понятые, а какой-то человек в брезентовой куртке отбивал от стены облицовочные плитки, весь пол был белый, под ногами хрустело. — Доченька, твоего папу оклеветали… — запричитала мать. Лукьянчик остановился в дверях. Таня рванулась из кухни, от матери, хватавшей ее за руки: — Где папа? Незнакомый молодой человек остановил ее на пороге: — Туда нельзя. — Миша, что же ты стоишь? — закричала Таня. Лукьянчик спросил строго: — Кто тут у вас главный? — Что вы хотите? — Я всего лишь зять проректора, притом только со вчерашнего дня… и я не хотел бы здесь присутствовать… — Миша, что ты говоришь? — закричала Таня. Молодой человек исчез за дверью, плотно притворив ее за собой. Через минуту в кухню вошел рослый милицейский майор: — Кто тут зять со вчерашнего дня? — Я, — ответил Лукьянчик. — Я заместитель секретаря комитета комсомола института и не нахожу нужным здесь находиться. Майор внимательно посмотрел на него, потом на Таню и печально вздохнул: — Берите свою молодую и уходите… Кутахин, выпусти их через черный ход… Лукьянчик взял жену под руку и потащил к двери, она подчинялась ему точно во сне, еле переставляла ноги, а выйдя на черную лестницу, где пахло щами и кошками, села на ступеньки и зарыдала в голос: — Я знала… знала… Что она там знала, Лукьянчик выяснять не стал, поднял ее, повел вниз по лестнице… Ни Таня, ни тем более Лукьянчик на суде не упоминались, и о том, что они вообще есть, можно было узнать только по минутному эпизоду, когда прокурор выяснил у подсудимого, во что ему обошлась свадьба дочери… Нельзя сказать, что Лукьянчик очень страдал по поводу случившегося, о тесте меньше всего думал. Он хвалил себя за снятую вовремя комнату, в которой ничего, кроме кровати, не было, за оттяжку свадьбы до «после диплома», за решительность и находчивость в доме тестя, когда там шел обыск… Он не знал только, как поступить с подарком, но размышление об этом было недолгим — подарок дан, как сказал сам тесть, на устройство семейного гнезда, а разве не этим придется ему сейчас заниматься? Спустя несколько дней Лукьянчик, согласно распределению, уехал в город Южный. |
