- Теперь есть, - улыбаюсь я. - А твои знакомые, как ты сама сказала однажды, подлецы и негодяи...

Наташа смеется, затем опять подозрительно смотрит на меня.

- Кстати, Антоныч, мне тут сказали, что мой бывший знакомый был избит кем-то очень зверски прямо в своей квартире, когда там были и его родители. Он до сих пор лежит в больнице.

- Какая жалость, - произношу без выражения. - Наверное, он действительно был большим негодяем. Теперь у парня будет время о многом подумать на больничной койке...

Девушка вздыхает.

- Ну, Антоныч, - умоляет она. - Ты ведь умный, смелый, почему бы тебе не заняться нормальным бизнесом?

Любят они учить. А впрочем, что с нее взять, с будущего педагога?

- Я почти собираюсь...

Девушка подходит ко мне и кладет руки мне на грудь.

-- Если с тобой что-то случится, - тихо говорит она, опустив глаза, я... Мне ведь, Антоныч... - она так и не договаривает.

Беру ее за плечи и привлекаю к себе. Она уже воспользовалась новыми духами, и аромат, исходящий от ее тела, пьянит меня. Я целую Наташу, и она мне отвечает.

Ресторан отменяется к чертям собачьим. Наташа оказалась просто великолепна. О чем другом можно было думать, когда мы уснули только в восьмом часу утра? С небольшими перерывами на любовь у нас ушло почти двенадцать часов...

На следующий день только мы с Серегой едем на встречу с наводчиком. Стрелку ему забили на Крестовском острове.

- Вы уже все сделали, что ли? - удивляется парень, когда мы отходим к воде.

- Нет. Но мы прикинули твою долю и решили, что можем отдать ее сразу.

Наводчик просиял. Людей нигде не видно. Такое уж тут тихое место, даже днем. Подаю ему пакет с "куклой". Парень хватает тяжелый сверток и начинает его судорожно разворачивать. Достаю ПМ и без лишних слов стреляю ему в голову. Серега страхует меня чуть позади.

Набиваю карманы трупа камнями и сбрасываю его в воду. Идет дождь, но уже тепло. Скоро будет лето, и у нас много серьезных дел впереди.

Наташа где-то раздобыла "Вечерний Ленинград", в котором есть заметка из криминальной хроники о том, что в городе обнесли известного антиквара.

- Вот, - тыкает она пальцем в заметку. Беру у нее газету и читаю, как будто вижу это в первый раз.

- Жаль мужика... - говорю я, возвращая ей газету. - Но у многих сейчас подобные проблемы...

- Да, но ведь это вы! - возмущается девушка моей невозмутимости.

Не знаю, что может быть более правильным, но я говорю ей так, как думаю:

- Никто не знает, что более верно устроено в этом мире. Я не признаю чужие законы, и ничего с собой поделать не могу. Мне важно то, что есть сейчас. А сейчас у меня есть ты и возможность сделать тебя королевой. Как ты думаешь, все эти ценные вещи, которые были у того человека, откуда они?

Девушка неуверенно пожимает плечами:

- Ну-у... Наверное, это наследство.

Я смеюсь:

- Какое, к дьяволу, наследство! Какое, к чертям, наследство после революции в семнадцатом году?! Я тебе точно скажу, откуда у него все эти вещи. Он сам, конечно, вряд ли мог награбить, потому как молод. Но его отец наверняка имел солидный вес во время блокады города и покупал это у умирающих от голода ленинградцев за жалкие крохи хлеба с наркомовских столов... Эти вещи не принадлежат тому ублюдку, а я забрал их на правах сильного. Наверное, это и был акт возмездия за жадность, и я стал инструментом Всевышнего.

Но Наташа серьезна. Она о чем-то там думает, затем говорит:

- Возможно, ты и прав. Наверное, мне не стоит судить о поступках людей так, как это было принято раньше. Хорошо, Антоныч, я больше не буду интересоваться твоей работой.

Вот за это ей спасибо. Девушка умеет думать и принимать верные решения.

Наташа учится целыми днями, мы с ней теперь видимся только вечером.