Он нервничал, держался настороженно, лицо побледнело, руки тряслись. В общем, он выглядел боязливо-озабоченным. Я понял, что он хочет утаить от меня что-то.

В ответ на мой возмущенный вопрос, что его так задержало, Рат уклончиво ответил:

— О, да она еще не встала. Там, правда, убирали помещение и вставляли в раму новое стекло. Почему там такой погром? В квартирах, где вы бываете, всегда случаются погромы, офицер Грис?

Я понизил голос — человек у стойки что-то уж больно упорно рассматривал меня.

— Ты передал мое письмо или не передал?

— Я не хотел оставлять его из-за уборщиков, — нервно проговорил он. — Я не испытывал к ним доверия. В нашем деле учишься не доверять людям. А при том, что грозятся пролить целые ведра твоей крови…

— Галлоны, болван, — резко поправил я его.

— …я вовсе не желал передавать его стекольщикам. Вот и ждал, пока она не встанет. Встала — где-то через полчаса.

— Постой-ка. Это же больше четырех с половиной часов назад! Что же, черт побери, так сильно тебя задержало?

— Тихо, тихо, — испуганно попросил он и наклонился вперед. — За нами наблюдают вон те две девочки и владелец закусочной. Вы говорите по-волтариански.

— Рат, у меня в кармане пушка. Она под столом смотрит прямо тебе в живот, Рат. Если ты не скажешь мне, что случилось, Рат, я нажму на спусковой крючок, Рат.

Это до него дошло.

— Знаю, — сказал он. — С вас станется. И тут же сбегутся копы. — Он глядел на меня во все глаза. Но все же перешел к делу: — Так вот, она встала. Халатик на ней был больно уж помятый, и она, кажется, вовсе не беспокоилась, чтобы его на пуговички застегнуть. А фигурка у нее, ей-Богу, ничего. Грудки красивые и твердые. Волосы на лобке коричневые. Стройные ножки…

Рукой, лежавшей в кармане, я сделал угрожающий жест. Он тут же опомнился и заговорил по-другому:

— Она посмотрела на людей из службы уборки квартир и сказала: «Сегодня, должно быть, суббота». Потом глянула на стекольщиков и говорит: «Мило со стороны домовладельца. А то ведь сквозило…»

— А письмо-то, Рат, — прорычал я.

— …а потом она увидела меня и сказала: «О, человек с ранним утренним визитом. Как мило». Я сказал: «Нет, мадам. Я здесь в качестве посыльного, хотя настоящая моя должность называется иначе. Но меня прислали сюда, и потому я здесь». Я передал ей очки. Она положила их на ореховый буфет, примерно дюймах в трех с краю. Я передал ей письмо. Она открыла его шпилькой для волос, прочла.

— Постой, постой, — прервал я его, — она же без очков ничего не видит. Может, ты отдал их совсем не той женщине. Опиши-ка ее.

Он это сделал. Коричневые волосы, светло-ореховые глаза, бородавка на тыльной стороне левой кисти. Да, это была мисс Симмонс.

— А что потом? — спросил я.

— А потом на волю вырвались все адские силы, — отвечал Рат. — Потому-то я и тянул, не рассказывал вам, ведь вы так горячи, что ненароком и пристрелить можете. Обещайте, что не будете стрелять. Вы можете попасть вон в тех маленьких девочек.

— Говори! Говори! — настаивал я взволнованно. — Да не буду я в тебя стрелять, идиот! Ты же принес хорошие новости!

— Ну, в общем, она читала письмо, а сама то побледнеет, то покраснеет. Потом прочитала еще раз и вроде как бы вскрикнула. Что это вы, офицер Грис, написали письмо, которое так расстроило бедную женщину? Не нравится мне носить письма. Особенно ваши! Мне показалось, что ее вот-вот хватит удар. Чем это вы так ее растревожили? Бабеночка она, кажется, славная.