— А как они работают — все вместе?

— Нет. Часть трудится под началом мастеров в слесарных и литейных мастерских, часть плетет канаты — тут нужны определенные навыки, и у нас, надо сказать, есть отменные умельцы.

— Значит, каторжане могут заработать себе на жизнь?

— Разумеется.

— И сколько они получают?

— По-разному. За час или день — от пяти до двадцати сантимов. Если же работать сдельно, можно получить и все тридцать.

— Имеют ли они право тратить свои гроши?

— Ну, конечно. — Унтер даже обиделся. — Им разрешается покупать табак, несмотря на правила, запрещающие курить. За несколько сантимов они получают порцию мясного рагу с овощами.

— А платят всем одинаково?

— Никак нет! Осужденные пожизненно забирают свои деньги полностью. У других треть удерживают до окончания срока, чтобы по выходе с каторги они не остались ни с чем.

— Ах, вот как… — заметил господин Бернардон и погрузился в раздумья.

— Право, сударь, — продолжал между тем унтер, — не такие уж они несчастные. Если бы вели себя смирно и не пытались бежать, порядки вообще были бы мягче, и сетовать на судьбу им пришлось бы не больше, чем городским рабочим.

— Значит, когда кто-то пытается бежать, — спросил марселец сдавленным голосом, — ему продлевают срок?

— Не только! Еще избивают и заковывают в двойные кандалы.

— Избивают?..

— Ну да, лупят по лопаткам — пятьдесят или шестьдесят ударов канатом, пропитанным гудроном; в зависимости от тяжести проступка.

— После такой экзекуции бежать уже невозможно? Да еще в двойных кандалах!

— Практически невозможно, — согласился унтер. — Каторжников приковывают к ножкам скамеек, и они уже никогда не покидают барак.

— Выходит, легче всего бежать во время работ?

— Ну да. Ведь работать приходится попарно и, хотя за каждой парой следит надзиратель, некоторая свобода передвижения все-таки есть. Но какая у этих парней сноровка! Представьте: за считанные минуты они способны разорвать самую прочную цепь. Если натяжной клин в подвижном болте припаян намертво» кольцо не трогают, а рвут первое звено в цепи. Многие, работающие в слесарных, без труда находят нужный инструмент, например, железную пластинку, на которой выбит их номер. А уж ежели удается раздобыть пружину от часов, то жди выстрела сигнальной пушки! Да что там говорить: есть тысяча способов бежать, и ни один заключенный никому не продаст свой секрет.

— Но где им удается все это прятать?

— Везде и нигде. В складках рубища, под мышками. Особенно ловко припрятывают у нас маленькие стальные пластины. Совсем недавно у одного отобрали корзину, так что бы вы думали, — в ней оказались лезвия и пилки. Ах, сударь, нет ничего невозможного для тех, кто мечтает вновь обрести свободу.

Раздался бой часов: полдень. Унтер-офицер отдал гостю честь и возвратился на пост. Каторжане выходили из тюрьмы: некоторые — по одному, другие — скованные попарно. Надзиратели не спускали с них глаз. Вскоре порт заполнился шумом голосов, лязгом железа и грубой бранью стражников.

Марселец меж тем внимательно читал вывешенный в артиллерийском парке перечень наказаний:

«Приговаривается к смертной казни всякий осужденный, ударивший надзирателя или убивший товарища, а также участвовавший в бунте или являвшийся зачинщиком такового. К трем годам двойной цепи приговаривается осужденный пожизненно за попытку к бегству. К трем годам, дополнительно к основному сроку, приговаривается временно осужденный, совершивший аналогичное преступление.