Хохол взялся было за телефон, собираясь набрать номер тестя, но вовремя услышал звук поворачивающегося в замке ключа — это вернулась из салона жена. Судя по тому, что он пропустил звук открывающихся ворот во дворе, машину она не загнала, а оставила на улице, значит, поедет еще куда-то.

— Ну, вот тогда и позвоню, — пробормотал Хохол, убирая трубку и спускаясь вниз.

Марина с обновленной стрижкой и свежим маникюром как раз присела на пуфик, расстегивая ремни босоножек.

— Ты спал, что ли? — спросила она, глядя на мужа снизу вверх из-под упавшей на глаза челки.

— Да, задремал, — преувеличенно сонным голосом отозвался он и зевнул, потягиваясь, — а ты чего машину не загнала? Поедешь куда-то?

— Да, хочу серьги и кольца в ячейку положить.

Привычку оставлять все дорогостоящие ювелирные изделия в ячейке банка Марина приобрела здесь — раньше, в России, бриллианты любой величины и стоимости свободно валялись дома на каминной полке или на столике у зеркала — там, где она их снимала, и никому в голову не приходило, что они могут пропасть. Но, меняя внешность, Коваль взяла за правило менять и привычки, особенно те, что демонстрировались окружающим. Подобное легкое отношение к украшениям здесь не приветствовалось, об этом еще Малыш говорил ей, когда был жив. Да и Хохол считал, что в банке надежнее.

— Ну, дело хорошее, — одобрил он, — уезжаем все-таки.

— И как это тебе удалось меня уговорить? — спросила Коваль, убирая босоножки под вешалку.

— Ну, я вообще способный, — ухмыльнулся муж, с интересом рассматривая ее стрижку. — Короче, что ли, сделала? — Он не любил стрижек и предпочитал, чтобы Марина носила длинные волосы, но она вот уже несколько лет, словно назло, стриглась все короче.

— Да, решила, что в жару пойдет. И потом, ну что такое волосы? Не зубы же, отрастут.

— Ты раньше, помню, так всегда говорила — отрастут или нарастим.

— Вот и сейчас не вижу проблем. Вернемся из Черногории — сделаю тебе подарок, приклею, так и быть, что-то подлиннее, — пообещала Марина, улыбаясь.

«Это хорошо, если тебе будет к чему их приклеивать — с твоими-то способностями влипать в неприятности, — мрачно подумал про себя Женька. — А то, не ровен час, вообще без голов останемся — и ты, и я».

— Обедать будешь? — спросил он, отвлекаясь от тяжелых мыслей.

— Буду. Не сомневаюсь, что ты приготовил что-то.

Ничего он не готовил, просто зашел в расположенный чуть дальше по их улице японский ресторан и заказал роллы — это сделать было проще всего, потому что не требовалось особенно объясняться. Ткнул пальцем в картинки, заплатил по счету, забрал упакованный заказ — и готово дело.

— Ты же не любишь, когда я встаю к плите, — улыбнувшись, поддел Женька, увлекая Марину за собой в кухню, где начал расставлять на барной стойке ее любимые блюда, извлекая их из холодильника.

— Я от твоей кулинарии толстею, — пожаловалась она, садясь на табурет.

— Толстеешь — где там! Ладно, вот тебе роллы твои, ешь.

Он выложил из потертого красного футляра на подставку хаси, которыми пользовалась только Марина, придвинул миску для соуса.

— А сам что?

— А сам не хочу.

Ему кусок не лез в горло от нехороших предчувствий и из-за того огромного клубка лжи, что пришлось накрутить, но Женька старался не демонстрировать волнения и прорывающейся изнутри тревоги. Главное — убедить ее, что все хорошо, заставить сесть в самолет, а там уж будь что будет.