Выполняя данное Веронике обещание, Джеффри на следующий день позвонил в офис французу. Он коротко сообщил, что Вероника родила мертвого мальчика, и сразу же повесил трубку. Уэйн тоже положил трубку и откинулся на спинку кожаного вертящегося кресла. Несколько минут он тупо оглядывал свой новый большой офис, кричащий о благополучии и богатстве, пока не остановил взгляд на медной табличке, прикрепленной к столу: Уэйн Д'Арвилль — Президент.

Он подтянул к себе графин с дорогим коньяком, налил полную рюмку и одним глотком выпил ее. Значит, ребенок мертв. И раз уж он ничего не может поделать, зачем об этом думать? Как будто ему нечем больше заняться.

Он покинул офис, направив свой новенький «феррари» в центр города, в Белгрейвию, где находилась его новая квартира. Стекло он опустил, чтобы вдохнуть холодный воздух. Ему вдруг расхотелось возвращаться домой, поэтому он повернул машину на север в частную больницу в Чаррингтоне, где в реанимации уже четыре дня лежал сэр Мортимер.

Уэйн ненавидел запах лекарств и белое однообразие палат, но каждый день навещал старика, распорядившись, чтобы никого больше к нему не пускали. И поскольку по счетам платил он, никто и не подумал спорить. Последний и самый тяжелый приступ у сэра Мортимера случился как раз вовремя. А то старик начал задавать вопросы по поводу непонятного отсутствия Тоби. Почему мальчик не стучит в двери, требуя уничтожения нового завещания, как они планировали?

Разумеется, Уэйн ничего не сообщил Тоби о новом завещании. Он никогда и не собирался.

Когда он стоял в ногах кровати старика, прислушиваясь к писку приборов, контролирующих его слабеющее сердце, сэр Мортимер открыл глаза. В них светился вопрос, который он физически уже не мог задать.

Уэйн ласково улыбнулся.

— Не волнуйтесь, сэр Мортимер. — Он взял руку старика и сжал. — Все в порядке. Все идет, как я и рассчитывал…

Через три дня сэр Мортимер Платт умер, его новое завещание так и не было уничтожено. На следующий день Веронику признали виновной в попытке грабежа и приговорили к трехлетнему тюремному заключению. Принимая во внимание, что она уже отсидела полгода и что это ее первое нарушение закона, судья скостил срок до года, предусмотрев возможность досрочного освобождения через шесть месяцев.

Когда Вероника почувствовала крепкую руку на своем локте, выводящую ее из зала, она дала себе клятву никогда больше не думать об Уэйне. Она не позволит себе даже на мгновение вспомнить о нем.

Она бросила беглый взгляд в зал и мужественно улыбнулась Себастьяну Тилу, который всегда был рядом, помогая в самую трудную минуту. После рождения Трэвиса она цеплялась за него, как за спасательный канат. Он помог ей взять себя в руки, помог перебороть гложущее ее чувство вины за то, что пришлось бросить сына, он сочувственно выслушивал ее, давая возможность излить свою злость и горечь. Только его доброта, терпение и душевное тепло не дали ей сойти с ума в эти последние месяцы.

Но она знала, что больше не увидит Себастьяна. Себастьян затеял крестовый поход по спасению Уэйна. А Уэйн… Уэйна теперь не существует.

Забравшись в полицейский фургон и увидев, как захлопнулась дверь, она сказала себе, что в будущем не будет доверять никому.

Эпилог

Одним теплым июльским днем произошло сразу много событий.

В Атланте «стареющая красотка» Кларисса вышла замуж за «грязного механика» Кайла. Вокруг много сплетничали и злорадно предсказывали, что брак будет недолговечным.

Только Кайл и Кларисса думали иначе.

Идя по проходу под руку с молодым, красивым мужем, Кларисса улыбнулась дочери, ее мужу и их прелестным детям.

Жизнь была чудесной.

В нескольких милях от церкви Дункан Сомервилл читал поразительный документ о Вольфганге Мюллере, ненавистном коменданте концентрационного лагеря.