– Прочь от меня, негодяй! Никогда, никогда рука твоя не коснется меня! Я так глубоко ненавижу и презираю тебя, что соглашусь скорее умереть, чем принадлежать тебе! Убей меня – я хочу живой или мертвой остаться верной женой Сади.

Адский хохот был ответом на ее слова.

– Ты одумаешься, прекрасная Реция! – воскликнул он.

– Зачем ударил ты мальчика, презренный? Мой бедный, милый Саладин!

– Оставь его! Ты должна быть моей! – скрежетал зубами Лаццаро и подступил к Реции, стараясь заключить ее в свои объятия.

Снова раздался раздирающий крик о помощи. Страшно отзывалось громкое эхо в обширных покоях.

– Кричи сколько угодно, никого нет поблизости, ты моя! – говорил грек, торжествуя и подходя все ближе.

Она гордо выпрямилась. Пылая ненавистью, стояла она перед врагом.

– Смотри так, теперь ты еще прекраснее, чем когда-либо! – воскликнул грек и, не испугавшись ее угрожающего вида, обвил своею сильной рукой тонкий стан ее.

Погибла Реция, если только не случится чудо! Беспомощная, она была отдана на произвол исполненного пылких желаний грека, который видел уже себя у цели!

– Сади! Спаси меня! Сади! – воскликнула она, собрав последние силы. Она уже чувствовала руки Лаццаро, ощущала его дыхание у своей щеки. Отвращение, ужас, ненависть наполняли ее душу. Она стала защищаться, как могла, но что значили эти слабые попытки вырваться против возбужденной страстью силы грека.

– Сади! Помоги мне! – еще раз воскликнула Реция задыхающимся голосом и сделала последнее усилие вырваться из рук своего врага.

Вдруг двери камеры с шумом распахнулись. Это случилось так внезапно, что нельзя было заметить, кто раскрыл их – видно было только, что на полу, во мраке, окружавшем дверь, что-то зашевелилось и в то же мгновение прыгнуло вверх. Страшное проклятие вырвалось у Лаццаро. Он внезапно почувствовал, что что-то тяжелое вцепилось в него сзади и сдавило ему шею.

Это случилось так внезапно, что в первую минуту он и не думал, что его душит постороннее существо, а скорее заподозрил, что случилось что-то с ним самим.

Он выпустил Рецию, задыхаясь, схватился за шею и тут почувствовал, что у него на спине сидит кто-то и крепко сжимает его шею!

Это мог быть только ребенок!

Может быть, мальчик.

Но ведь он все еще без чувств лежит на полу!

Лаццаро было некогда думать об этом, чувство самосохранения пересилило все! Он хрипел – ему не хватало воздуха, еще минута – и он задохся бы.

Реция, вырвавшись из рук грека, полумертвая от страха и напряжения, упала на колени.

Как безумный схватил Лаццаро руки, сжимавшие его шею, он с ужасом чувствовал теперь, что сзади чья-то голова касалась ею. Итак, на нем сидело человеческое существо!

Он хватался за голову врага и пробовал изо всей силы удариться спиной об стену, чтобы только сбросить его, но все было напрасно!

Он в ужасе выбежал из камеры – страшное существо, вцепившись, оставалось на нем.

В своем безумном бегстве Лаццаро чуть было не опрокинул старого Тагира, который, найдя дверь в камеру еще открытой, запер их, убедившись предварительно, что они были еще в камере.