— Я твоя, мой возлюбленный, наконец-то в твоих объятьях, — шептала Рошана в блаженном упоении.

— А ты не дашь мне взглянуть на твое лицо? — тихо спросил Сади, обвив рукой стан принцессы.

Она поспешно опустила руку на покрывало, боясь, чтобы он не приподнял его, точно под ним скрывалась тайна.

Кругом водворилась тишина. Музыка смолкла. Гости разъехались. Сади держал в своих объятиях Рошану, и оба упивались блаженством полной, взаимной любви — забыт был весь свет, забыто было все, что разделяло их, принцесса с сияющим взглядом покоилась в объятиях своего возлюбленного, а Сади на груди Рошаны вкушал все радости и блаженство жизни.

Но внезапный шум пробудил его от блаженного сновидения.

Рошана была в таком упоении, что ничего не слышала, ничего не видела.

Сади обернулся в направлении полутемного будуара. Ему послышался глухой голос, как бы выходящий из могилы: «Сади, вспомни о Реции!»

Он встал. Что такое это было? Не был ли это голос совести, напоминавший ему о покинутой девушке? Он пристально посмотрел в полутемный покой. Как будто там что-то зашевелилось. Сади казалось, что он видит все это во сне. По слабо освещенному красноватым светом будуару пронеслась, как будто призрак, фигура, которая уже не раз являлась Сади, на лбу ее он ясно разглядел блестящую золотую маску.

Сади со страхом вскочил.

— Что с тобой, мой возлюбленный? — тихо спросила принцесса, тоже поднявшись с места.

— Золотая Маска, — прошептал Сади, указывая на будуар.

— Тебе пригрезилось, Сади, я ничего не вижу, — сказала, улыбаясь, Рошана.

— Сади, вспомни о Реции! — прозвучало тихо, совсем тихо.

Сади бросился из ниши.

Комната была пуста — призрак исчез.

XXVI. Борьба из-за пророчицы

Вернемся еще раз в зал принцессы. Когда Шейх-уль-Ислам от султана снова вернулся к Гамиду-кади, тот обратил его внимание на то обстоятельство, что султанша Валиде разговаривала сначала с Гассаном, а потом — с Сади. Мансур-эфенди был не совсем уверен в императрице-матери, союз, заключенный между ними, был еще непрочен. А потому его сильно обеспокоил разговор обоих офицеров с султаншей, он чувствовал, что над его головой собирается гроза. Гассан и Сади были его враги, он знал это, и они с каждым днем приобретали все большее влияние во дворце. Наибольшая же опасность грозила ему от Сирры, если она еще не была казнена за убийство старой Ганнифы. Он надеялся на это и предпочел пока не думать о ней.

Но вот Гамид-кади заметил, что слуга принцессы, хитрый грек Лаццаро, неподвижно стоял у пунцового занавеса ложи султана. С этого места его не могли видеть ни султанша, ни Гассан, ни Сади, а он мог подслушать весь их разговор.

Лаццаро, казалось, ждал приказаний, на самом же деле он пристроился здесь только для того, чтобы все высмотреть и подслушать Его замысел удался, ожидание не обмануло его. Он стал свидетелем важных разговоров, а потом внезапно очутился возле Мансура-эфенди, осторожно осматриваясь по сторонам.

— Важное известие, — шепнул он ему.

— Говори! Тебе надо многое загладить, — мрачно сказал Мансур-эфенди.

— Гассан и Сади сообщили султанше Валиде, что чудо было не что иное, как обман.

Мансур вздрогнул, он не ошибся, гроза готова была уже разразиться.

— Они говорили о пророчице, исчезнувшей из дома софта? — спросил он.

— Они сообщали неслыханные вещи! Они объявили, что пророчица была твоим орудием. Гассан-бей должен был но приказанию султана арестовать ее за пророчество, но она оказалась уже в руках кавассов по обвинению в убийстве старой служанки Ганнифы.