На главной улице Галаты был сильный шум. Караульные на Генуэзской башне, старинной цитадели, увидели сверху огонь в Скутари и дали об этом сигнал барабанным боем; караульные стоявшей на другом берегу башни военного министерства, называемого сераскириатом, ответили на этот сигнал.

Тогда с батареи было сделано семь выстрелов, чтобы дать всем знать, что в Скутари пожар, и туда были посланы гонцы, кричавшие: «Пожар! Пожар!»

Часовые на улицах присоединились, в свою очередь, к этим крикам, давая знать, где горит.

Шум и суматоха на улицах еще больше усилились, когда на пожар побежали солдаты, неся с собой лестницы и ведра, и пожарные с ручными насосами.

Пожар, казалось, все больше и больше разрастался, потому что зарево становилось все сильнее, и шум с минуты на минуту усиливался.

Когда в Константинополе загораются деревянные дома, то никто уже не думает гасить загоревшийся дом, а только отстаивают соседние, чтобы предупредить распространение пожара, который бывает ужасен в этой части города, застроенной почти одними деревянными домами. Так за несколько лет перед этим выгорела почти вся Пера.

Однако на этот раз пожар ограничился только тем домом, в котором начался, и скоро весь народ, спешивший на пожар, стал возвращаться обратно.

В то время как толпа, шедшая с пожара, проходила по главной улице Галаты, в темноте раздался громкий крик о помощи, крик ребенка или молодой девушки.

Вдруг в середине улицы появился какой-то человек с ножом в руках, угрожая всякому, кто осмелился бы преградить ему путь. Между тем снова раздался крик о помощи, и он звучал так жалобно и в то же время так угрожающе, что трудно было попять, в чем дело, тем более, что окружающие с трудом могли разобрать что-либо в темноте.

Можно было различить только то, что какое-то существо, залитое кровью, лежало на земле у ног человека с ножом.

— Помогите! — кричало это существо. — Помогите! Это он поджег дом! Схватите его! Он хочет меня убить!

— Ты сама этого хотела, — вскричал человек с ножом, — так умри же!

Он нанес сильный удар лежащему существу, которое слабо вскрикнуло, и длинные руки, державшие, как в тисках, ноги незнакомца, бессильно опустились.

Большинство зрителей хотели броситься к лежавшей на земле, другие же хотели остановить человека с ножом.

— Держите его! Позовите кавассов! — раздались голоса, и множество рук с угрозой потянулось к незнакомцу. — Он совершил поджог!

— Назад, если вам дорога жизнь! — вскричал, сверкая глазами и с угрозой размахивая ножом, тот, кого обвиняли в поджоге. — Тот, кто первый подойдет ко мне, простится с жизнью!

Толпа попятилась с испугом, все были напуганы не столько угрозами незнакомца, сколько его взглядом, имевшим сходство со взглядом змеи.

— Это грек! Убитая — дочь гадалки! Держите его! Он не должен убежать! — кричали одни.

— Что вы верите Черному гному! Оставьте в покое грека, — кричали другие, и в одно мгновение толпа разделилась на две группы.

— Схватите его! Арестуйте!

— Я — Лаццаро, слуга принцессы Рошаны, — сказал тогда незнакомец. — Неужели вы больше верите этой сумасшедшей, чем мне?

— Какой у него злой взгляд! — шептали одни.

— Это Черный гном, — говорили другие, глядя на лежавшее на земле существо, в котором читатель, вероятно, уже узнал бедную Сирру, — стоит ли поднимать из-за нее шум?

— Жива ли она?

— Пусть лежит, старуха-гадалка придет и заберет ее, — говорили в толпе.

В это время по улице проезжал экипаж.

Толпа расступилась, чтобы пропустить карету.