— Лампу искал, — объяснил он. — Обыскался. Куда она запропастилась, ума не приложу. Уж внутри нее мне было бы намного безопаснее! Ну, где же она, куда подевалась?
Малявке бросился в глаза тускло блестевший предмет посреди груды обломков, и он бросился к нему и проворно схватил.
— Это же мой домик дорогой, родной мой домик! — запротестовал джинн. — Ой, мамочки, дырки-то какие! Ну и что, все равно домик это мой! Отдал бы ты мне его, а? А, мальчуган? Отдал бы?
— А ты ничего не забыл, джинн?
— Я? Забыл? Что я такое мог забыть?
Мальчишка указал на принцессу.
— А про желание про третье. — Он принялся загибать пальцы. — Первое желание было: перенести нас сюда. Второе — ну, это мы только что видали. — С этими словами он поднес третий, средний палец к самому носу джинна. — Одно-то еще осталось, а, джинн? — Малявка шагнул к принцессе и отдал ей лампу. — Ну, ее-то высочество сама за себя скажет, я так думаю.
Джафир выпучил глаза, но что он мог поделать? Он мог только повиноваться повелениям того, кто владел лампой. Вот так и получилось, что через пару мгновений в полуразрушенной пещере вновь возникло облачко оранжевого дыма и принцесса сжала в объятиях Амеду.
— О, Амеда! Где же ты была?
— Уабин заточил меня в обломок зеркала. Но, любовь моя, любовь моя, я все время видела тебя! О, как же я за тебя боялась! Но теперь... видеть тебя настоящей... обнимать тебя... только бы не выплакать всю жизнь вместе со слезами радости! О, моя любовь! О, любовь моя!
— Не бойся больше ничего, моя милая, — рыдая от счастья, уговаривала подругу принцесса. — Милая, дорогая Амеда, мы больше никогда не расстанемся!
Малявка улыбнулся.
— Ну, похоже, того... смахивает на счастливый конец.
— Само собой, еще какой счастливый, — поспешно подхватил джинн Джафир, — если ты, конечно, соблаговолишь вернуть мне лампу. А потом, как только я заберусь внутрь, забрось ее куда-нибудь подальше, будь так добр, ладно? Желательно забросить ее так далеко, чтобы ее никто не сыскал... эпициклов так несколько. Полагается мне заслуженный отдых, в конце концов, или нет?
Он потянулся за лампой, но Малявка пискнул и просто так, в шутку, упрыгал от джинна, перескакивая через горки камней.
— Вернись, маленький воришка!
Удивительно, но толстяк-джинн попался на удочку Малявки и бросился за ним вдогонку. Радуга весело лаял, радуясь тому, как люди резвятся. Малявка бегал и бегал, а джинн — за ним, по кругу около обнявшихся влюбленных. А потом Малявка запнулся и упал, и лампа выпала из его рук и укатилась в сторону. Он бы тут же снова схватил ее, но тут нечто ужасное привлекло его внимание. Мальчишка охнул.
Посреди груды камней валялась отрубленная голова.
Знакомая голова. Жирные щеки, пухлые губы, седоватые усы.
Джинн на эту страшную находку и не подумал смотреть. Он проворно схватил с пола лампу. В следующее мгновение он уже мог бы нырнуть в ее недра, однако тут вдруг от полуобрушенного дверного проема донесся знакомый ему взволнованный голос:
— Эй! Есть тут кто-нибудь?
Джафир вздрогнул и, медленно обернувшись, увидел толстяка-коротышку в одной нижней рубахе, который опасливо заглядывал в Святилище из задней двери. Даже Малявка, оглянувшись, замер в изумлении, потому что коротышка в дверном проеме был точной копией джинна. Вспотевший и тяжело дышавший незнакомец вперевалочку вошел в Святилище. Поначалу он плохо видел: яркое солнце, заливавшее полуобрушившуюся пещеру, слепило глаза. Он заметил джинна, но, поскольку на том были жалкие остатки роскошного одеяния, принял того за кого-нибудь из придворных или почетных гостей. |